Немножечко о Петровиче... То бишь Петро...Четвертый Ветер.(Лётный инструктор?!)… Я сделал вдох и с усилием отворил дверь, выслушивая визжание старых петель…
Петро стоял, что уже поражало, на краю крыши, чуть подавшись вперед. Он был притихши смирен. А я никогда не видел его стоящим на одном месте и, тем более, молчащим. В такой неподвижности он казался очень грустным и очень взрослым. Детскость и мягкость черт растрепал, сорвал маской, ветер, и на краю пустоты передо мной стоял высокий поджарый юноша в облегающим черно-белом комбинезоне с нашивками серебристых светоотражающих полос и лент. Приталенная верхняя часть комбинезона настолько эффектно подчеркивала фигуру, что мне подумалось – Петро излишне женственен. И какая аппетитная крепкая задняя часть – вот уж заглядеться и не оторвать глаз!.. Он бы с легкостью мог стать моделью, а может он, и впрямь, повелитель тихого ветерка румяный и русокудрый красавец Дагода… Но в этом комбинезоне он больше походил на смазливого военного летчика. По длинным стройным ногам вилась тонкая вышивка падающих соколиных перьев, на рукавах выделялись кольцеобразные нашивки в виде фрагментов «ловушки снов»… Белые волосы трепал и дергал порывистый ветер: то взлохмачивая их, то откидывая назад, то хлопая по затылку, то выдувая колючую челку, то шаловливо заплетая в узкие коротенькие косички, то, напротив, бережно, с талантом парикмахера, широким гребнем расчесывал перекрученные жгутики прядок… А в узких длинных пальцах покачивался красный шлем с черными вставками и прозрачным забралом… Петро ждал меня, похоже, что слово «прокатить» он был намерен сдержать…
- Ну как – весь кайф словил?! – окликнул его я, намеренно громко хлопая дверью.
Петро крутанулся, но самого движения я не зафиксировал, этот шулер метнулся с такой скоростью, с какой он даже карты не переворачивал, мухлюя в покер. Вуаля – и Петро стоял ко мне лицом.
- Отнюдь! Я тебя жду! – не растерялся он, шутливо прищурившись, подманил пальцем, показывая на шлем, - это тебе, отважный покоритель небес!
Я подошел, окинув небрежным взглядом шлем.
- А, что, не впечатлил, голуба? Да брось – это же «Oxygn»! Жесткий, аэродинаминчный поднимающееся забрало и стекло с противозапотевающим покрытием... – сварливо вспыхнув от моей незаинтересованности, обиделся Петро, - Да ё-моё, он стильный, в конце концов!!!
Блондин поднял шлем и развернул его, показывая аэрографический рисунок по всей затылочной части в виде пылающего заката и парящей среди алеющих облаков жар-птицы.
Очень красивый…
И ты красивый… И зад у тебя классный…
- Хватит языком без толку молоть, - осадил его я, выдергивая из рук шлем, с безразличным видом пряча подмышку, - мы когда… лететь собираемся?! – слово «лететь» вызвало чувство голода в сытом желудке.
- Тоже мне летун! – показал на кончике языка голубую пуговицу ментолово-мятной конфеты Петро, и мне вдруг до бешенства захотелось схватить за него и пришкварить огнем зажигалки, - Прямо прыг с крыши, лапки расправил и полетел что ли? Наивный! – усмехнулся Петро, ударяя по плечу.
Я отстранился. А Петро бойко опустил на глаза прозрачные пластиковые очки с мягкой серой окантовкой, соединенные перемычкой со странной конструкции наушниками из стильного черно-серебрянного пластика, плотно прилегающие к ушам.
- Однако тебе повезло – тебе достался опытный летный инструктор! – необидчиво подмигнул он сквозь очки и покопался в расстегнутом нагрудном кармане, - дышать в воздухе будешь носом, может перекручивать поначалу немного… но это не страшно, потом даже понравится, - он загадочно улыбнулся, выдувая плотное облако пара ртом, - ты, главное, не психуй и не дергайся… я тебя не выроню…
Опа! Я вздрогнул и отступил, огорошено поглядывая на Петро. Его безумие выглядело слишком реальным. Да и слова про «не выроню» меня оправданно напрягли.
- Что это значит? – усмехаясь и стараясь изобразить улыбку дрожащими уголками губ, я спросил громче, почему-то подумав, что он вряд ли меня слышит.
- Ну ты же сам летать не умеешь, - Петро оживленно запустил руку по самую кисть в нагрудный карман, морщась и ожесточенно хрустя на зубах леденцом, - вот мне и придется тебя… тааащить…
По лицо пробежала тень счастья, и резким движением он выдернул наручники с отстежным искусственным белым мехом. Второе кольцо плавно покачалось в воздухе.
ЧТО?!!!
- Ааааа, нет, ну нет уж, - окончательно сбившись с толку, раскрасневшись и взмокнув, очумело открестился я, пятясь, - вот под это я не подписывался, – развернулся и занес ногу, чтобы так же решительно свалить с крыши, но впереди мелькнула тень, и когда я ошеломленно поднял голову, передо мной стоял потупившийся и смущенный Петро.
- Да нет же, нет, ты не понял, - он преградил мне отступление, растерянно почесывая воротник комбинезона, глупо улыбаясь и озадачено морща нос, - я и не думал тебе предлагать это… Черт! – и он нежданно взыграл, подпрыгнув на месте, эмоционально разругался, закрутился на месте, взвыл от негодования, замер, передохнул секунду-другую и повернулся ко мне лицом, уже на полном серьезе пояснив, - мне поймать тебя будет проще, если ладонь выскользнет… Да ты сам всё поймешь. А ключи – вот они, не потеряю… - обескуражено, вконец разрумянившись, он показал на ладони связочку из трех маленьких ключиков, - Ну что? Согласен?..
- Да твою же… а, тьфу!.. во что я ввязываюсь… точнее, с кем я СВЯЗЫВАЮСЬ! – я поднял голову к небу, едва сдержав внутри себя раздосадованный вой.
- А вот это правильное решение!!! – тут же обрадовался блондин, ловко и быстро защелкивая кольцо наручника на моем запястье.
Наверное, тренировался… Господи… какой маразм!.. Точнее, садомазохизмом каким-то попахивает…
Петро щелкнул кольцом на своей руке, я снова заметил широкий червленый серебряный браслет с непонятным рисунком, и ответственно поправил очки, попутно закинув из пачки, хранившейся в нарукавном кармане, сразу два полупрозрачных леденца…
- Так вот еще что – приземление! Очень важно! Приземляться я не умею толком, - обезоруживающе улыбнулся он, пожав плечом, - Не дотягиваю до земли, с посадкой вообще нестабильностей много… Иногда приходится прыгать! Вобщем-то ничего сложного нет! Как и при обычном прыжке… Почти!.. Короче, - Петро тараторил так, что у меня голова начала болеть, при этом каждое слово он добавочно комментировал жестами, - Всё по инструкции приземления парашютистов!.. А мы с тобой будем почти фрифлаерами!.. Еще короче: ноги соединены в коленях и ступнях, ступни параллельно земле. В зависимости от скорости ветра у земли, ноги вы¬вести вперед или держать вертикально в полусогнутом состоянии. По нам так последнее лучше будет… Ну и дальше указанные правила изготовки следует соблюдать до полного касания земли… И ничего сложного – я же говорил!
- И ни хуя я не понял! Ты можешь не таааараторить, а?!! – голова раскалывалась, а я чувствовал, что сейчас прибью это бесполезное трепло, и в резком шаге вперед крепко схватил Петро за грудки скованной рукой, с легкостью поднимая над землей, - ты, сцуко, можешь говорить понятнее?! Куда ноги подгибать?! Куда выводить-то?!..
- Ой, да ладно, Джон, ты же не камасутру осваиваешь! Сообразишь… там, - беззащитно замахал у меня перед лицом раскрытыми ладонями блондинчик, запуганно хихикая.
Да не знает он, как приземляться… Инструктор, мать его за ногу!..
- Ладно, проехали… Давай к делу… - я поставил его на место и безучастно направился к крыше, подтаскивая за руку, как брехучую шавку на поводке, симпатичного голубоглазого юношу, - мне интересно знать как ты летаешь. Уж поверь, ко мне это имеет непосредственное отношение – я не собираюсь… ввязываться в то, в чем не разбираюсь…
- Да лаааа… - Петро осекся, встретив мой грозный взгляд и понимая, что его язык опять оказался впереди мыслей.
Он вздохнул, погрустнев – ему нелегко давалось обдумывание перед высказыванием вслух, что-то промычал, репетируя предложение…
Я наклонился вниз, и меня незамедлительно обдало сильным порывом. Три этажа – нехило. Обернулся на красавчика, мусолящего словно жвачку, какие-то слова, не открывая рта…
- Ты знаешь что-нибудь о биоплазме? – наконец, родил он, натужно выпихнув воздух, как пробку из бутылки.
И лучезарно улыбнулся, обнажая плотно сомкнутый ряд зубов… Он знал, что я отвечу, паршивец!..
- Нет.
- А о биогравитации? – он испытывающее приблизил лицо вплотную, издевательски мстительно прищелкнул языком о верхнее нёбо.
- НЕТ.
- Вопросы? – он уже невинно улыбался моим чернеющим глазам.
- Нет вопросов, - я должен был признать, что поступил опрометчиво, искрометного ветреника.
Да и фиг ли мне разница как это работает?! Главное… Главное, чтобы наручники выдержали… Или/и он меня успел поймать… Ветер… Ветерок… Дьявол, дьявол, ну до чего хорош, стервец! И знает ведь и смотрит так, что пламенеешь, смотрит, как раздевает!..
- Ну и славно, славно – разберемся во всем в пути! – Петро смерил направление ветра, удостоверено кивнул, надел перчатки, а подал мне свою руку.
Так дама подает руку кавалеру на танец…
- Тогда прошу! «Ну, да что болтать пустое, Будь, Иванушка, в покое. На меня скорей садись, Только знай себе держись…» - внезапно вспомнил сказку Петро, отозвавшись звучным смехом, но так же быстро отдернул себя, строго добавив, - И учти – после полета с тебя чаек для сугрева!..
Вот не понравилось мне его фраза о «разберемся во всем в пути»!..
Ветер изменил направление и я, наконец-то, почуял легкий запах экзотического парфюма Петро: бергамот, грейпфрут, кардамон, фенхель, какой-то острый перец и легкая шоколадная примесь…
Может, он всё это ел?.. Пахнет, как десерт!..
Вкусный, поди…
Я скептически хмыкнул:
- Если мне понравится, шеф.
И опустил забрало, почему-то вспомнив Логана. Неужели я в бесконечных тренировках с ним становлюсь столь же угрюмым и злобным бирюком?.. Немыслимо!.. Вот дьяяяяя…
Додумать Петро не дал.
Слова так и застряли в горле.
читать дальшеВоодушевленно гоготнув, выплевывая оба леденца, парень дернулся вперед, увлекая за собой с порывистостью и силой несвойственной его легкому, килограммов 60, гибкому телу…
И мир упал, перевернулся, закрутившись перед глазами турбулентным вихрем, рванулся вперед, надвинулся с многократным увеличением, а ветер ударил звуковой волной по стеклу, разбиваясь в прах, с осатанелой болью завыл в ушах. Я открыл рот, но крика не последовало, уши заложило, и я понял, что мы падаем с крыши только в нескольких метрах от земли. Но и испугаться я не успел.
- Стоооп!!! – протяжный крик Петро слился с воем ветра, став его бескрайним продолжением.
И странное ощущение легкости разлилось, залило всё тело под комбинезоном… Ощущение, которое я так и не успел осознать… С податливостью пушинки, меня развернуло, перекрутив на 360 градусов, облепило со всех сторон сжавшимися в невидимую трубу потоками ветра, подкинуло вверх… И я увидел вращающийся калейдоскоп черного неба с россыпями звезд… В горле засобирался комом желудочный сок из сжатых в губку межреберий и я почувствовал, что сейчас заблюю весь мой «стильный» шлем и тогда точно ни черта не увижу… Потянуло в вихревом потоке, и вдруг опять отпустило в падение, уронив на живот, взметнулось снизу, потащив вперед. Я оказался в гигантской вращающейся ловушке чокнутой аэродинамической трубы!.. Тело по ощущениям было легче пера - меня вращало и швыряло по стенкам потока, как это перышко… Единственное, что казалось ощутимо материальным – это мертвая хватка Петро за сжатые до боли в суставах пальцы…
- Легче! Ты можешь легче?!! – я закричал так громко, как позволили легкие, потянув на себя руку Петро.
И, странно - никаких усилий!..
Я закрыл глаза, чтобы немного расслабить неподготовленный к подобным выворотам вестибулярный аппарат и самому успокоиться…
- Это ты ЛЕГЧЕ – руку сломаешь! – не дал отдышаться Петро, глухо прокричав сквозь толщу ветра, - Больно!.. Вот, вот, вот так - легче – щас стабилизируемся!..
Не открывая глаз и не отвечая, я засопел носом, про себя считая количество серий «вдох-выдох». Вроде стало лучше. Дыхание выровнялось, сердце сбросило ритм, уменьшая пульсацию в висках и на сонной артерии… Да и сам ветер ослабел, покорствующее сбалансировался в своих нетерпеливых порывах – начинав глухо и сердито реветь, трепя складки комбинезона, прекратилась и болтанка, оставив несильную вибрацию…
Я открыл глаза. И голова снова пошла кругом! Это даже не взгляд из иллюминатора, подо мной не было даже стеклянной площадки «Calgary Tower» - не было НИЧЕГО! Пустота, воздух, ветер, холод – ничем не стесненная свобода!..
Внутри потока щекотно плавно покачивало, как на волнах, опуская вниз и заново подтягивая наверх.
Я морщился, из последних сил сдерживал смех, скручивая плотнее восторженный комок в горле, только губы растягивались до боли в щеках…
- Уважаемый пассажир, наша компания «Петро Эирлайнс» приветствует вас на борту САМО лёта! – официальным тоном кокетки стюардессы объявлял Петро, выставляя свободную руку, как крыло самолета, - Температура по борту -1 градус по Цельсию, скорость ветра 10 метров в секунду, высота нашего полета составляет 70 метров над уровнем города! Просьба во время полета не отстегивать пристяжного ремня, сохранять полное спокойствие и, - Петро крикнул громче, - лояльность к экипажу!..
Я опустил руку с желанием загрести в ладонь один из крошечных, практически кукольных, домиков, и неожиданно понял, что могу это сделать! Могу сгребсти (снести?!) крохотный даунтаун, а если поднимемся выше и сам Калгари!..
Тело на секунду провалилось на какой-то десяток другой сантиметров – и снова поднялось на восходящем потоке. И я не утерпел, залившись икрящимся радостным смехом, обернулся к вольготно скользящему на волнах Петро и громко крикнул, поддергивая браслет наручников:
- Охренеть!!! Слышишь ОХРЕНЕТЬ!!! Летим, а?!! Вот… ЧЕРТ!!!
Нет, нет и еще раз нет – это ни с чем не сравнимое чувство – только Ангел и Буря знают о нем…
Когда плывешь песчинкой в берегах равнинной реки, двигаешься внутри ее вод, столь малой и ничтожной, что тебя неизбежно сносит, постоянно вращает, поднимает к поверхности и отпускает, давит, жмет к речному песку, тащит, влечет куда-то за собой, чтобы снова на очередном повороте вскинуть наверх. И, наверное, тогда Песчинка чувствует себя Богом! Крылатым и Всемогущим… Как я в те минуты…
- Снижайся метров до двадцати метров и лети вдоль дороги! – потягивая браслет наручников, приказал я, ткнув указательным пальцем в петляющую тень ночного шоссе.
Петро активно затряс головой:
- Мне будет сложно удерживать поток!
- А мне насрать! Говорю тебе, снижайся!
Не знаю, что думал Петро и как далеко он меня посылал, ветер потерял силу, изогнулся воздушным коридором по дуге и мы, как с горки, лежа пузом на санках, с него покатились, выравнившись точно в центре дороги.
И город вновь другим в моих глазах. Впереди нас горел новогодней елкой высотный центр Калгари, в то время как низкорослый даунтаун тонул в темноте: фонари здесь были, как маяки на море. Повсюду настроены ряды квадратных, слипшихся промерзшими пельменями, квадратных домиков, стянутыми площадками квадратных крыш. Жилые дома перемешивались дешевыми магазинчиками с неоновыми витринами. Рассекались на прямоугольники стоянок с большими и разноцветными коллекционными машинками. Пересекались чертежными линиями крестообразных дорог… И неужели это всё тот же, изведанный за пять дней пребывания тоскливый серый Калгари с его трущобным даунтауном, где старые ободранные стены двух и трехэтажных домов, измалеванные цветастым граффити?.. Пригород, провинция, деревня – как угодно мало понятно с какого перепуга родня Бобби метнулась сюда… Изначальный восторг полета таял от знакомых ландшафтов, оставляя после себя бесцветный след.
И одномоментно, рассержено до ненависти, я пожалел, что сразу не погнал Петро к центру города – туда в ослепление огней, к группкам торопливых фигурок пешеходов… Я почувствовал, как глаза покрываются расплавленным слоем золота…
Настроение изгаживалось, стерев и изорвав в клочья ликующее счастья Питера Пена…
Петро не произнес ни слова.
Указательный палец правой руки рефлекторно потирал большой палец …
Петро не выдержал, потянул вперед, поторопил ветер, и насмешливо осведомился:
- Отлично, я вижу скуку в твоих глазах, Джонни?.. Могу ли я верить?! Разве голубая мечта розового детства не осуществилась?!! Что же теперь ты хочешь сделать?!!
Я неприязненно сщурил глаза и рванул к себе Петро за цепь с такой силой, что тот в долю секунды оказался бок о бок со мной, и я, чувствуя разливающийся в животе жар, демонический голосом свирепо рявкнув:
- СЖЕЧЬ НАХ!!!!
Вот именно! Да, я сказал и мысленно и вслух то, что не выпускали собственные отрывки мыслей – раздуть, выбить искры, запалить, СЖЕЧЬ!..
Пальцы обеих рук стиснулись в кулаки, и жар до зуда по всей кожи перекинулось на тело - до стона и воя, до азартного помешательства захотелось огня!!!
В детстве великой радостью было плюнуть на светофоре из школьного автобуса на стекло проезжающего мимо «Мерседеса» или «Ауди» и потом высунуть из окошка руку с высоко поднятым средним пальцем, и торжествующе видеть, как бесится и вопит богатенький сынок местного бизнесмена, стуча кулаками по приборной доске, и мои теплые слюни летят со взмахами дворников в разные стороны на соседние машины.
А теперь с высоты вороньего полета я бы мог одним движением колеса зажигалки превратить город в торжествующий до самой золы Новогодний праздник, разогреть до 670 градусов, когда сама сталь теряет прочность (в перспективе и за тысячу!), превратить в топку центр, устроить Армагеддон и гибель Помпеи в одном лице!..
Петро сначала испуганно округлил глаза, с легкостью космонавта отталкиваясь на предел цепочки, не понимая шучу я или говорю на полном серьезе (никто не знает когда я шучу, а когда нет) и только пару секунд спустя понимающе расхохотался:
- Еще успеешь! Но мы щас в набор пойдем! Готовься!.. Морально!
Он перехватил меня за запястье, покрепче сжимая…
- Есть чем гордиться, Джонни – ты оседлал САМ ВЕТЕР!!!
Петро издал индейский клич, взвихривая движением руки борозду змеевидного смерча по чернеющей глади развалившегося впереди озера. Боковой ветер втиснулся под бока, снизив над водой до 3-4 метров – в стекло шлема летели мелкие брызги, и я чуть было не потопил нас обоих, пытаясь выбраться из потока, спуститься на воду, чтобы вообразить себя скользящим на водных лыжах солнечным летом. Но Петро потянул выше: водяной смерч захлестнул снежный берег, вгрызаясь всей своей яростью в заледенелые сугробы, рождая в их недрах взрыв снежных комьев на десяток метров.
Тело вновь обрело вес, внезапно онемев, отяжелев, и я успел укнуть. Скорости ветра не хватило, не поднять, не удержать – я испуганно вцепился в руку Петро, инстинктивно подогнув под себя ноги. Петро дернулся рывком вниз вслед за мной.
Но это была частичка, я не успел крикнуть. Вода всколыхнулась, разверзлась разбегающими смоляными кругами… И ветер проскользнул каким-то немыслимым образом под меня, сразу прыгнув на максимальную из ощутимых ранее скоростей – мы врезались в осыпающиеся конфетти снежинок и разорванных взрывом колючих комьев. Ветер изменил направление столь быстро, что я очнулся только в небе. Оказалось, он преломился под углом 90 градусов, слился всеми четырьмя ветрами, утянул вверх, по спирали выкинув нас из воронки вместе со снежным салютом…
- СТОП! – не я, не он – это был внутренний окрик, как стальные удила в парящий неистовством рот беснующегося мустанга.
И я, почти теряя сознание, почувствовал внезапное падение мощности ветра. Он разлетелся куда-то в стороны, я только успел шепнуть «чеееерт», когда началось свободное падание ставшего опять безвесным тела. И тут же какой-то очередной поток подлетел снизу, сворачиваясь упругим клубком. Я сделал попытку вдохнуть или выдохнуть, но комок в горле не рассасывался. На воздушной подушке мы неустойчиво покачивались, поднимаясь на десяток-другой сантиметров и опадая на тот же уровень. Наступил краткосрочный баланс восходящих и нисходящих потоков. В голове билось так, что я буквально видел, как пульсирует родничком вся голова, сверху вниз, изнутри потекло что-то теплое, даже вязкое (тогда я усмехнулся мысли, что у меня мозги по стенкам черепушки размазало), в ушах стояла совершенная тишина и тупая боль, но к затекшим мышцам возвращалась чувствительность… Я закрыл глаза, ожидая расслабление бронхов для вдоха…
И разлепил веки, когда через рот и нос прерывисто потянулся воздух. Дыхание вернулось новой болью и кашлем, от которого разложило уши, но воздух и не думал выпускать.
Петро не вмешивался, удерживая руку…
- Я… тебя… сучонок… убью… нах… зажарю… в угли… - слова вырывались, как раскаленные стрелы из легких, запутываясь и увязая в кашле, я пытался опустить, скользя пальцами по шлему, идеально ровное забрало.
Повезло мне только по факту рождения «pyro», потому, что скорость моей регенерации приближается к Росомахе – иначе любой «pyro» сжег бы себя еще в детстве, пока осваивал всю необычность полученного дара…
Адекватное состояние вернулось через несколько минут: я стащил шлем, сделал глубокий вдох, облизнув растрескавшиеся губы. Воздух клубился изо рта, как из закипающего чайника… разве что свистка не было…
- А вот теперь смотри, - удостоверившись, что я справился с перегрузками, хмыкнув и шкодливо улыбаясь, Петро окинул широким жестом хозяина сверкающую бездну, опустив на шею свой облегченный противоветренный аппарат из наушников и очков.
Я поднял тяжелый взгляд на лыбящегося хозяина ветров и с гадливой радостью подметил, что тот и сам ухайдакался. Со слипшимися прядями волос, белее снега, покрытый румянцем и дымящимся с кожи лица потом, он не мог подавить тяжелое дыхание – грудная клетка раздувалась и опадала так, как если бы из нее выкачивали мощнейшим насосом весь воздух до спадания обоих легких, а затем под напором раздували обратно, переполняя их до хруста ребячьих ребер. Он выглядел измотанным.
Воздух под нами ходил ходуном, то, частя, поднимая вверх, то резко опуская вниз чуть ли не на полметра. Тело преследовали странные ощущения точечных уколов в разные части тела десятков, кубиков по 100, шприцами с разжиженным свинцом…
Я хмыкнул и запрокинул голову – в гулком хоре ветров осыпались поднятые вихрем снежные бусинки, и на перевернутом небосводе белый в голубых прожилках вен единственный глаз луны сквозь нас бездушно оглядывал ледяную землю, вокруг тлели горстки звезд. А мы были детьми под звездным куполом вселенского цирка и его глубина, растворявшаяся в просторе вечности, манила до щемящей боли, обжигала, как пустынным ветром, обретенным счастьем и стонала необъяснимой тоской подняться еще выше – туда, где я стану им равным… Чувство восторженной песчинки возвращалось. Какое тщеславие?! Какой гонор?!.. НИЧТО. НИКТО. На ладонях целого мира…
- Смотри вниз, - Петро бесшумно приблизился, сцепливая с моими растревоженными пальцами жаркие и дрожащие свои.
Как банально…
Я увидел, как слетает в неверном полете гаснущим метеором его перчатка.
Я смотрел под ноги и не мог разглядеть ничего, кроме плоских черных многоугольников полей и лесов, границы которого четко размечали фонари города – был виден только он. Калгари был засвечен блестками небоскребов, будто кто накинул на них елочную сеть с желтыми лампочками. Они придавали и форму высоткам, а более мелкие здания сливались в сплошные раскалено бисерные геометрические фигуры с жирными границами ослепительных бус автострад… В глазах начинало рябить… Это что смотреть на объемную топографическую карту из пластика в потемках, угадываются лишь очертания за счет окраски их границ удивительно рыже-красными огнями – всё прочее, куда не доходил их свет, просто исчезало в ночи неосвоенными антрацитовыми территориями…
Воздух задрожал ощутимой вибрацией… Прибавился боковой ветер. Уколов то становилось больше, то меньше и создавалось впечатление, что мышцы фрагментарно обращаются в камень, тяжелеют, а потом камень сходит налетом, и я в который раз перестаю их чувствовать…
Насколько он тогда контролирует ветер?..
Горячие пальцы, сжали, переплетясь, мои…
… Я грезил оказаться выше, чтобы кинуть взгляд на всё, что ниже меня, но мир подо мной оказался пуст всего-то затейливо раскрашенным лубком… Я смотрел на землю, а видел небо, чем-то ночной город похож на него, разве что суетней… Какой огонь?!.. Я вскинул голову, обводя звездную панораму… Меня понесут хоронить в тесной урне, а эти звезды будут бездушно смотреть на мой прах и порождать новых фениксов…
Плутающий ветер трепал волосы, холодил кожу, из носа выкатились несколько солоноватых капелек, и я быстро слизнул их, глотая как пилюли…
Сердце среагировало на порцию адреналина, куда-то заспешив…
- Разве небо может быть пустым? – прочитал мысли его высочество белый Ветер, со звездной пыльцой в пропыленных зеркалах бирюзовых глаз, и с честностью праведника глядя в мои сумеречные зрачки, - Оно может НЕ принадлежать?..
Удержит ли нас?..
Его тяжелое дыхание тлело на моей щеке…
Огонь зашипел под кожей, дырявя искрами скользкие вены…
- Не может…
Он поднял и вторую руку, чтобы снять с меня шлем.
Ветер закачал на волнах сильнее…
Я поднял глаза. И ничто не изменилось, разве, что белее стал (ему бы передохнуть): гуттаперчевый, с персиковым пушком на щеках, с проблесками сквозь жидкую лунность вызревающим румянцем на узких высокомерных скулах и ласковыми руками. Его красота, как его руки – теплая и нежная, противоречиво человеческая над застывшей неприкасаемой корки всех обезумивших ветров…
- И ветер тоже…
Мне бы отшутиться, съязвить, но звездный венец над головой и сотни километров под ногами до надежной земли. Наверное, слишком высоко…
Он был на расстоянии полвдоха от меня, излучая серебряный блеск на ментолово-мятных губах.
Я слизнул еще несколько капель, ставшими нагретыми и недосоленными металлическими ручейками. Тиранул тыльной стороной перчатки поперек лица…
- У тебя кровь носом.
- А у тебя горло болит…
Петро искренне засмеялся, кивая головой:
- Болит еще как!..
Ветер задрожал, сорвался, намеренно дерзко подтолкнув в спину, и Петро подался на вздыбленном гребне. Губы ожидаемо и нежданно соприкоснулись. Ветер сгорбился сильнее и Петро поднялся выше, еще пробуя, кокетливо прикусывая, не решаясь целовать:
- Разве я не заслужил горячего чая?.. – он почти мурлыкал, языком играя по губам.
Он ждал ответа, он передал инициативу. И ответ не заставил ждать: я перекинул шлем в закованную руку, с грубостью дернул парня на себя, окостеневшими пальцами притягивая за талию, и губы впились поцелуем – настойчивым, злым. И я видел, как его кадык заходил вверх-вниз, как часто, задыхаясь, он заглотал, но не мог проглотить обильно текущую слюну, и я глотал ее за него, вместе с ним - пополам, на брудершафт… Язык проник в рот, скользнул по зубам, обволакивая паром и металлической влагой трепещущее нёбо, вытек с судорожным вдохом кровеносной пыли в раздувающиеся мешки легких. Она продолжала течь, и Петро подхватывал, по-собачьи слизывал ее всю, не потеряв ни капельки, целуя кончик носа, губы, и скоро нежное личико оказалось перепачканным рыжими сгустившимися мазками. От него больше не пахло знакомой мятой с ментолом – в воздухе держался устойчивый привкус крови. Я с рычанием сгреб его в охапку, краешком сознания еле успев зафиксировать, что шлем сорвался вниз, но меня это не интересовало больше – внутри рождалась темная пламенная волна – одной рукой я удерживал, вонзаясь пальцами, в тонкую талию, а вторая всей пятерней скребла спину, рвясь сквозь ткань перчатки и комбинезона, сквозь его путаные складки к стальным рельефным мышцам, к проступающим взхолмьям узеньких лопаток. А Петро явно пробрало! Он дрожал, стонал и жался до судорог, целуя взасос, обвивая ногами, ероша волосы на затылке – вел себя, как настоящая сука в течке!.. И я чувствовал это возбуждение, уже слетая с тормозов, хотелось высвободиться, оборвать цепь, высвободить вторую руку, чтобы сжать молодой Ветерок удавом объятий, до хруста ребер, разорвать, содрать изношенной кожей комбинезон - добраться до страждущего горячего и гибкого, как стебелек, юного тела. Комбинезон сковывал и мои движения, причинял боль – становилось всё теснее и жарче – не дышалось, не хватало воздуха, нестерпимая головная боль выдавливала капельки кровяной росы, бунтовал желудок. Руки опустились ниже, полоснув вдоль бедер, оставляя полосы вмятин ткани, заходя назад и сжимая внезапно напрягшиеся ягодицы. Пик, как слепящая вспышка молнии мелькнула в его глазах, и они помутнели, с внезапностью запотевшего от дыхания стекла, он еще склонился надо мной, изогнул спину, но ветер бесконтрольно ударил сразу с четырех сторон в центр основного вертикального потока – так, что придавило лягушкой под ботинком малыша. И так же внезапно ослаб, вывернулся из-под ног, не желая быть нам опорой. Он прекратил свое существование, оставив парить в невесомости открытого простора…
Не удержит.
Не сейчас…
А был ли у меня у меня шанс удержать зверя на дамской цепочке? Было ли можно сыграть огнем, чтобы не разжечь его пламя в костер и не затушить его в угольки?..
Не сейчас. Не когда-нибудь еще…
- Снижайся! – с хрипом вырвалось из горла.
И я, забыв про отсутствие гравитации, скинул с себя Петро. Так отчаянно и легко, что он перышком отлетел в сторону, едва не выпустил руки, и завис на покачивающихся волнах. Бедняга еще сильнее побледнел…
- Как скажешь, - подтвердил Петро тихим голосом, уклончиво ухмыльнувшись.
Стал бы он дожидаться полного дисбаланса или нет?..
Я посмотрел под ноги.
Какой-то парк.
- Хорошо.
Жаль, что шлем уронил.
Петро изобразил улыбку, вышло с кислинкой, но голос подтянулся до привычной хамоватой уверенности:
- Господин, в виду отсутствия прочих господ и дам, просьба не отстегивать пристежной ремень и не выпускать руку до момента, о котором вам объявят позже. Сейчас подключиться гравитация, просьба привести тело в горизонтальное положение, дышать спокойно и только носом. Расчетная скорость снижения два метра в секунду, время прибытия, - Петро закусил губу, мучительно рассчитывая в уме, - две с половиной - максимум три минуты!
Он опустил очки-наушники и показал большой палец вверх, одновременно выпуская мою руку.
Вот как я это не люююю…
И тело в один миг набрало все причитающиеся килограммы - из-под ног висельника выбили скамейку, и мы сорвались вниз с набором скорости и свистящим чужим ветром следом…
***
Что и требовалось доказать!..
Я картинно блевал в сугроб, отплевываясь ужином и кровью, умудрившуюся затечь в носоглотку, а Петро сидел на перекрещивающихся спиленных бревнах, как на скамейке, задумчиво глядя на небо…
- Ну что хрень такая, Петро?! – еще дрожа всеми поджилками от напряжения и скоростного спуска, я вернулся к бревнам и уселся рядом с Петро, - на такой блевательной карусели я с детства не катался… зачем только ел? – это был уже риторический вопрос к самому себе.
После того, как я сожрал несколько горстей снега мое состояние улучшилось. Спазмы в желудке улеглись и я дышал спокойнее.
- Не жди извинений, я предупреждал, что биогравитация вещь неустойчивая… У меня еще посредственно получается распределять ее по всему телу в необходимой… концентрации и… количестве, - покачал головой Петро, хмыкая, с каждым словом упрямо заводясь, - а подъем кого-нибудь кроме себя самого я вообще в четвертый раз осуществляю на практике… Ты вдобавок расстояние сплюсуй, и прикинь, что мне ветер также приходилось выравнивать под нас… Легко ли?!.
Это когда он мне говорил о неустойчивости?!! Враль!..
С недотраха так бесится, курвёнок!!!
- Нет, ты мне скажи, петушочек, сколько бы ты стал ждать, пока гравитация не восстановилась полностью, и мы не растеклись мозгами по сугробам этого парка?!
Петро даже посерел от моих обвинений.
- Не стал бы!.. – сердито огрызнулся он, но румянец к нему не вернулся, замялся, потупился на следы собственных ног на тоненьком снегу, и уже с оправдывающимся тоном непримиримо буркнул, - мы же приземлились… без проблем…
- Без проблем?!! БЕЗ ПРОБЛЕМ?!!
И крысеныш еще с претензиями?!! Нет уж, злиться стоило бы мне! Я замерз, у меня разболелась голова, я потянул ногу при посадке, растерял весь свой аппетитный картофельно-олений ужин и у меня уже возникали устойчивые подозрения, что назад мы пойдем пешком… И в какой очередной заброшенный парк нас занесло?.. Был бы пассажиром такси, вытряхнул из такого водилы все деньги. Именно все – свои и его…
- Хорошо! – Петро гневно ощетинился, стряхивая руками, не умел он признавать поражение, взял короткую паузу и утихомирившимся голосом выдавил, подкрепив некоторое раскаяние трагическим вздохом, - хорошо, я рисковал… извини…
А ну тебя его в жопу, Петро!.. Нет, в жопу непременно – кто ж спорит?!... Успеется…
Я был раздосадован, но злиться на него не мог… Тощий суповой набор – если я по нему двину он рассыплется по косточкам на радость бродячим псам… А мне как потом его собирать?.. Да и симпатевый он, сладенький – грешно работу создателя, да папки с мамкой его, портить… Улетучивался бойцовский настрой и всё тут.
Петро подтянул одну ногу к груди и покачался, осматривая лунную рябь на озере.
- Окей, я усек, что сегодня мы уже не полетим… - смирился с неизбежностью я, ощупывая карманы комбинезона.
- Почему? – не понял Петро, вновь претензионно встрепенувшись, - за полчасика я подкоплю сил, восстанавливаюсь быстро, и можно будет…
- Да хватит заливать!.. - отмахнулся я, не верил я в чудеса расчудесные, доставая зажигалку, любовно поглаживая ее пальцами, сочувствующим взглядом окинув Петро, - на тебя смотреть тошно… Прямо смерть… - издал короткий смешок, спрятал улыбку и зачиркал колесом зажигалки, - еще помрешь по дороге, а меня потом от асфальта отскребай… спасибо! Лучше мы погреемся...
Петро грустно улыбнулся, коротким быстрым движением пригладив волосы. Это что бабе сказать «как хреново ты выглядишь, милая!». Поежился – значит замерз. Неудивительно, что хронически простуженный ходит…
Я поднял зажигалку, как факел с Олимпиады, чтобы он хорошо ее видел.
Крутанул колесико и вместо язычка пламени – из нее вырвался ослепительный фонтан метра на четыре. Но я тут же скрутил его, опрокидывая на прилегающую к озеру живую изгородь. И шипящий метеорит бросился вниз, запаляя по всей длине, будто дыхание пикирующего над землей дракона, шапки кустов.
Петро вздрогнул, видать накрепко запомнил мой тогдашний файербол у себя над башкой, но успокоился, когда пламень утихомирился, обратившись в приятный глазу бойскаутский костерок. Вода потеплела, затрепетала, раскраснелась нестойкими мерцаниями, клоки снега ощетинились подмерзшим настом и окрасились розовым красителем сладкой ваты. Сам воздух начал теплеть - теперь от воды веяло нагретой влагой. Кровь остановилась, слизистую в носу стянуло корками, и я расслабленно вытянул ноги…
Петро молчал, обхватив себя руками, поглядывая то на колыхающуюся гладь, то на пляску огня, щурясь в какой-то парниковой дымке – иногда задремывал, и рука падала с коленки, он возвращал ее и продолжал смотреть перед собой. А под всполохами костра мистически бликовали серебряные браслеты…
Давно хотел спросить Петро о них…
- Взглянуть дашь? – наконец, поинтересовался я, кивком указывая на руку.
Петро как-то странно осмотрел украшение, поправил браслет, пожал плечами, и согласился:
- Дам.
Сказал, будто имел в виде совсем другое. Не растерял он веселенького настроя. И я точку ставить не собирался.
Опять припомнилась его фраза «Разве я не заслужил горячего чая?».
Небрежно протянул руку, плотно прижав пальцы друг к другу.
В окружении пышущего костра парень порозовел, потеплели ладони – вроде бы оправился…
Я перехватил кисть и завернул манжетку комбинезона, оголив узкое запястье с очаровательной угловатой косточкой, где чуть повыше блестел ободок интересного браслета. Подсветил огоньком зажигалки и присмотрелся, растирая гравировку пальцами…
На браслете шириной в три сантиметра и толщиной миллиметра три рисовалась сказочная картинка в тончайшем обрамлении из некрепко сплетенных виньеток. Над песчаными дюнами, под нависшими до земли облаками, летел юноша с орлиными крыльями за спиной, в руках он держал витой рог, из которого выдувал вихрь, поднимая бурю из множественных песчинок. Я повернул браслет дальше, замечая, как огрубела под браслетом истершаяся кожа, и увидел еще двоих юношей – один летел над вершинами снежных гор среди кучевых облаков, высоко вскинув руки с рогом, созывая к себе вихри снежных буранов, а второй снижался над буйным водным простором, выдувая ветер под парус сильно накренившегося двух палубного галеона, захлестывая его борта высокими пенными волнами.
Где же четвертый ветер?..
Но работу я похвалил:
- Что могу сказать – шикарно. Великолепная работа – искусная… Ювелирная вещица… Дорогая?.. – и почувствовал, что Петро с неудовольствием отдергивает руку, - во сколько обошлась-то?..
Петро улыбнулся, и напомнил мне бедолагу Гоббо из книжецы про Бемби.
- Подарок.
Я не стал спрашивать, почему, когда я крутил браслет на нем не было ни одного сварного шва, даже намека на стык двух половинок. Каким образом налезли на руки браслеты, которые физически невозможно ни одеть, ни, тем более, снять – совсем уж не понятно. Впрочем, не мое дело.
А Петро сник.
И мысль, что связь с подарком была, проскользнула. Если я чуть поднажму, он расскажет, пояснит, завернет красивую легенду и подключит реальность, установит связи, расставит акценты, но… Я не хотел этого знать…
Но вот поддержать его немного хотелось. Ко всему прочему, на вопрос о чае я додумал ответ.
- Отличный подарок… для четвертого ветра, - я тихонько похлопал по плечу, с нежностью плавного движения погладил между лопаток, встрепнул подсохшие волосы, и Петро слегка потеплел, отозвавшись прогибанием в позвоночнике, - Погреться мы погрелись, полчаса прошло, и в дорогу пора минут как 15 назад уже пора, отдохнули, - я коварно растянул улыбку и, не смог не хохотнуть, видя как Петро по шпионскому напрягся, - да и чай, если помнишь, с меня… горячий!!! - поднимаясь, я хлопнул по спине так, что Петро чуть не слетел с бревна, - Поторопимся, не остынет!!!
- Дурной! – взбрыкнул парень, по-звериному проворно отскакивая, и оскорблено уставившись на меня.
Я не сразу понял, что взбрыкнул он не про мою честь…
Костер потянулся за ним, как на привязи. Озеро покрылось волнистой рябью. Всколыхнулись волосы, затрепетав прядями, словно живыми змеями Медузы Горгоны.
- Пошевеливайся!..
Петро расправил руки в стороны, застыв на месте с закрытыми глазами.
- И, кстати, какого ветра не было на твоей картинке?.. – я восторженно почувствовал знакомую порывистую силу урагана, тянущуюся к нему со всех сторон.
Обнадеживало.
Глаза распахнулись взмахом крыльев. Петро поднял руки, ударив сомкнутыми ладонями, и ветер пахнул снизу вверх. Теперь он стоял на живом вентиляторе, готовый подняться в воздух в любой момент.
- Это западный ветер, созывающий на полях Нормана торнадо! – и в глазах отразилось невидимое раньше неистовство.
Я расхохотался. Ядрена мышь, четвертый братец ветер! Я раскрыл зажигалку, расщепив цельное пламя на сотни нитей, и потянул, расплетая с кустов тонкую пряжу подергиванием на себя, наматывая над зажигалкой в факелообразный клубок диаметром с мою голову.
Петро поднялся над землей, рукой расчищая коридор из ветра по дуге вверх, лихо прыгнул в поток, подгибая ноги, как будто запрыгивал на водяную горку через стальные перила, и мигом, прокатившись, оказался надо мной, протянув руку:
- Пошевеливайся, пока чай не остыл!
Я глянул на лишающиеся огня горелые в золу кусты, но нити еще не сошли полностью, схватил Петро за запястье, ощущая легковесный подъем, натянул нити, и крикнул:
- Давай!!!
Петро оценил задумку, взметнувшись воздушным змеем. И за нами потянулся многометровый светящийся след тщательно разделенных волокон, центр которого полыхал у меня над развернутой вверх ладонью.
- Гони!!!
Ветер затрепал складками кожи, как тканью комбинезона, глаза ослепи от ледяного ветра…
Но я видел огонь и с закрытыми глазами - часть сплетающихся в косу нитей пустил понизу стенок вихря, часть поверху, а между ними рдели стягом длинные языки огня.
И те, кто был в эту ночь на улице, с ужасом или восторгом видели проносящуюся в черном небе самую яркую комету с настоящим огненным хвостом жар-птицы...