типа так вот...
Как и было обещано Питер vs Махиндер.
читать дальше
Меня поражало спокойствие Махиндера. Его нейтрально-улыбчивое отношение ко всему происходящему вокруг него и непосредственно его касающегося. Спокойствие индийских коров – единственная фраза, которая крутилась в голове, но не смела сходить с языка из уважения к его состоянию. Человек получил дырки в костях, осколочные винтовые переломы рук да еще и со смещением, переломы ладьевидной и полулунной костей, трещина в лучевой кости левой руки, оказались напрочь раздроблены суставы двух пальцев на одной руке и сломаны различные мелкие кости на обеих, трещины и переломы ребер, из-за полученного гемоторакса пришлось даже «Скорую» останавливать, чтобы его спасти, получил переломы костей стопы, везде, где только можно разрывы связок и сухожилий, еще и крови больше около двух литров разлил и попал на переливание, в последующем под капельницы… Просто справочник травматолога! Количество операций, которые он перенес только за одну неделю было впечатляющим, а реабилитационный период, после того как с него снимут гипс и все виды стягивающих повязок так и вовсе несколько месяцев займет. А Махиндер абсолютно спокоен. Я ему книжки таскал, носил еду, его любимый куриный суп со специями, карри из индейки с миндалем и всевозможные салаты, и каждый раз поражался какое количество специй он может поглотить, лично у меня слезы выступали, стоило мне только приоткрыть крышку контейнера с его обедом и или ужином! А поскольку лежать предстояло не меньше четырех недель, то и клеточку с кенаром выбил, хоть и не положено в палате никаких животных держать. Кто бы мог подумать кенар Киран вернулся обратно, налетавшись и усевшись обратно на карниз балкона! Возможно, с кем-то другим я бы постеснялся спросить, но Махиндер не рассердился бы и не обиделся на мой вопрос - неужели его совсем не заботит собственная судьба или это такая сила воли, которую мне в себе никогда не воспитать. То, что с ним сделал Сайлар сверх больно, а терпеть, даже при максимальной нагрузке обезболивающих долго, прогнозы насчет его рук вообще туманны, а он духом не падает. Махиндер улыбнулся и ответил, что на себя ему не наплевать, что ему страшно остаться без рук, и дело, наверное, не в силе воли, а в том, что он жив, что это самое главное, жив в настоящем, всё остальное только будет, значит, и он будет делать максимально возможно зависящее от него, чтобы жить достойно, потому что есть цель. Ее осознание и принятие помогают терпеть и не боятся будущего. Коровы в Индии, пасущиеся на заливных лугах, так миролюбиво и флегматично жующие сочную зеленую траву, стоя по колено в воде... Идиллия… Может, идеальность?.. Определенно, мне было бы не по силам, не жаловаться и не ругать всех на чем свет стоит. Махиндер меня раздражает своим едва ли не полным пофигизмом, с другой стороны, мне нравится его добродушие и радушие. Он всегда рад меня видеть, всегда искренне и открыто благодарит даже за самые ничтожные мелочи, как то открыть или закрыть окно, принести ему сок и попоить его через соломинку вместо какой-то там медсестры, красивые цветы для повышения настроения и скорейшей поправки. Кстати, последние Махиндер принимает с почтительностью, но крайним смущением, как никак не принято это ни у них, ни у всех нормальных мужиков, но я не все. Странно видеть его теплое отношение в нашем быстром ритмичном мире городов, живущим по укороченной программе, где «здравствуйте» превращается в «здрасьте» для экономии времени, а здесь как пришелец с другой планеты. Он никуда не спешит, не треплется, не перебивает. Он всегда готов слушать и умеет слышать то, что ему рассказывают, он готов участвовать в разговоре ровно столько, сколько это необходимо, чтобы не утомить и не надоесть. Думаю, это внутренняя тактичность, интуитивное понимание людей. Редкая черта. Чем чаще я бываю у него, тем больше уверяюсь, что с ним очень спокойно, и с каждым днем всё приятней находиться в его компании. Осень еще не вступила в свои права, и после затяжных дождей, тепло уходящего солнца кажется особенно желанным и притягательным, усадив Махиндера в коляску, я вывожу его во дворик, недалеко от приемного отделения, подальше от воя сирен и постоянно больничной беготни. Там, под сенью рыжеющих деревьев, глядя на роскошную корону припекающего солнца, он начинает говорить. Я сижу рядом на обшарпанной зеленой лавочке с отвалившейся рейками спинки, и смотрю на него. Его глаза светятся не тускнее солнца, когда он увлеченно и увлекательно рассказывает о своей стране, о том, как так там красиво и какие там живут радушные люди. Он рассказывает, чуть щурясь, прикрывая глаза густыми пушистыми ресницами, ловящие золотые лучики, падающие наискось из дырявой тенистой паутины веток, уходя от реальности с двойными пакетами капельниц, больничными резкими запахами медикаментов и неутихающей боли…
Песочные берега, покрывающие Бенгальский залив, огненный полыхающий жар солнца перевернутым факелом опускается на закате в залив, окрашивая и воду и небеса в багряные тона, когда смотришь на это безумие самых горячих пламенных красок, кажется, начинается пожар. А по утру, оно встает, выплывая из млечной дымки горизонта, пробивая белесыми струями лучей поседевшие за ночь рыхлые облака, пронзая и разрывая их ослепительным белым светом, отзеркаливаясь, окрашивая спокойные воды залива в сочные оранжевые и малиновые цвета. Песок, вода, прибрежные камни, люди, идущие вдоль берега черными гибкими силуэтами, под шелест вспенивающихся волн – всё здесь имеет свой запах – на который наслаивается, заглушая медвяный аромат янтарного солнца и лазурной морской воды. Это предчувствие красоты нового дня, которая вместе с солнечным диском поднимется из тихой бухты, блистая будто золотая монета только что извлеченная из печи, среди пара и дыма влажного утра, стекающая золотыми струями в раскаленную им воду. Среди пыли и жара, стоящего над многолюдным городом в клубке десятков переплетенных и запутанных узких дорог, теряясь среди пестрого базара с его терпким и тяжелым запахами перемешанных специй, расстилается большой тенистый парк, будто шелковый шатер, бросающий на землю дымчатые тени от ветвей старых резлеглых деревьев, и ты садишься на камни перед искусственным прудом и касаешься его рукой, погружаясь в стихию льда, когда твое тело горит от полуденного жара и щеки покрыты горьковато-соленым бисером быстро иссыхающей влаги. Воздух наполнен охмеляющими ароматами душистых цветов и благовоний от проходящих мимо загорелых и кареоких красавиц, играющих, но не заигрывающих, веселыми золотистыми глазами, как камни авантюрина, мерцающие желтыми искрами, – молодые богини, трогающие струны твоей души. А уличные танцовщицы в красочных пестрых ахарья как бабочки златоглазки или парусники, поднимающиеся в вихре танца над землей, кружась, устремляясь к небу, рассыпая на раскрытые ладони десятков влюбленных восторженных ладоней бархатистую пыльцу счастья, подобно россыпям драгоценных камней. Нельзя не любить их грацию, широкие бедра и узкую, по-змеиному гибкую талию, осыпанную солнечной пылью шоколадного загара, упругую налитую грудь, и разметавшиеся под звон браслетов пламя черных волос, утаивающую в своих резких, быстрых струях, жемчужную лукавую улыбку ускользающей, но такой желанной, обольстительной красоты. Сквозь раскидистые веера поднебесных пальм сгущается лазоревыми красками небо, до которого так легко дотронуться, когда смотришь на него на ступенях священного храма. Здесь, прикасаясь рукой к ожившей истории веков, целый мир кажется маленьким, готовым уместиться на твоей ладони, и, одновременно, необозримо бесконечным, как неприступные сверкающие высоты гордых Гималаев. Там истинная красота мира, венец самой жизни, среди густых горных лесов и каскадов серебристых потоков шумливых водопадов, разливающиеся петлями многочисленных лесных рек, ровное дрожание ряби на поверхности спокойных голубоглазых высокогорных озер…
Конечно, привирает, конечно, превращает в своей памяти в неземную сказку, но, когда он широко и чуть растерянно улыбается, вспоминая, я вижу, как по-настоящему счастлив он там был. Счастлив всему, что с ним случалось – и хорошего и плохого. Как искренне он любит своих родителей, и как много у него было там друзей. Да, в Нью-Йорке он чувствует себя одиноко, лишившись привычности, зато характера его это не испортило. Время останавливалось, когда я находился с ним, и с каждым новым посещением его я с приятцей отмечал, что, слушая вместе с ним говорливое звонкое пение кенара, начинаю больше молчать и дольше слушать. Видимость или истинность, но с ним я чуточку менялся, возвращался к времени моего отрочества, тогда я тоже и стихи горячим итальянским красавицам воспевал и сам писал их, а потом в подушку ревел, видя как меня не замечают, но и в облаках от счастья парил, когда все мои чувства принимались со взаимностью… Зато сейчас я сильно изменился. Стал совсем другим… А события последнего времени вконец меня отчаяли, измучили, в чем-то обозлили, Махиндер помогал мне оттаять и потеплеть сердцем. Я был благодарен ему за это. Я словно заботился о подобранной с улицы кошке-бродяжке с перебитой лапой. Мне было это необходимо, необходимо с кем-то дружить… кого-то любить... Натан постоянно держал голову высоко, стараясь не акцентировать внимание на моей сердобольности, но тогда как не оно сохраняет облик человеческим. Я привязывался, привыкал, с ненасытством голодающего ловя эти моменты, потому что времени на реабилитацию, когда Махиндера выпишут, у нас не будет. После того как Мэтт уехал, а мое дело развалилось из-за недостаточности улик, мамочки отдельно спасибо, о Сайларе ничего не было слышно. Должно быть, он уехал из города, отправляясь на поиске тех, о ком смог выведать у Махиндера. К счастью, Сайлар не мог проверить всю полученную информацию, и Махиндер, при всей своей мягкотелости и прямолинейности, смог его поводить за нос, с искаженными фамилиями Сайлар вряд ли сможет найти всех этих людей. К несчастью, многие из них живут в небольших городках и их там очень хорошо знают, достаточно назвать чуть больше информации о них горожанам - чувствуя подвох, Сайлар тянул из Махиндера известные ему биографии, которые сложно подменять, всякий раз выдавая одну и ту же информацию, когда тебя буквально ломают по косточкам. Кроме того, о приоритетах Сайлара на цели нам также ничего не было известно. Пока что я выяснял кто эти люди, о которых Сайлару стало известно. Они были уже знакомы с Сурешем старшим, так что мне нужно было найти и связаться с ними, предупредив, кто в скором времени может выйти на их след. Дело оказалось не из легких, обыкновенно люди не так часто переезжают за свою жизнь, однако, в нашем случае, информация из телефонной базы о них оказывалась ложной и устаревшей. Почти все они сменили место жительство и новые хозяева их домов и квартир понятия не имели о том, куда съехали старые жильцы. К тому же, некоторые владельцы способностей проживали в такой глуши, что ни о каких телефонах или телеграфах речи и быть не могло. Я делал, что мог!.. Опять-таки, плюс и минус: с одной стороны, не смогли найти мы их, не так просто сможет и Сайлар, даже оказавшись на месте, с другой, стороны, Сайлар в этом отношении упорней нас, к тому же, выведывать он будет на месте, а опыт выслеживания у него богатый. Но вот, что Махиндер сберег для нас. То, чего так не доставало Сайлару помимо чтения мыслей – поисковик, ему не хватало навыков поиска. Но с этими навыками он бы стал для нас настоящей чумой, от которой нет вакцины. Девочку звали Молли Волкер, 12 лет, отец и мать погибли в авиакатастрофе полгода назад, возвращаясь из служебной командировки, девочка стала проживать с бабушкой в Самерсете, штат Нью-Джерси. Все элементарно и мало представимо - ее нужно найти и убедить, сложнее будет с бабушкой, быть с нами до того, как Сайлар сделает ее способности своими, а ее саму убьет. Да, получалось использование знаний Молли, и лишь слабый намек на защиту. Однако без нее нам не удастся держать Сайлара на должном расстоянии. Нам слишком нужна была эта девочка.