Не сентябрь, а я повсюду ощущаю присутствие осени. Как только это чувство укореняется в душе, я отправляюсь в лес.
Влажно после недавних дождей, пахнет сырой землей. Травы быстро начинают желтеть, покрываться войлочным или желтоватым налетом мициелия, мучнистой росы, пестреть от мозаики и увядать. Тихо и спокойно в лесу - не слышно птиц, трескотни кузнечиков, жужания пчел. Сладкие розовые шапочки клевера облепляются ржавчиной, усыхая прямо на тонком стебельке. В чашевидных, с высоким краем листьях манжетки скапливается роса. Удушливая влага высокой травы отступает, и на поле становится легче дышать под порывами молчаливого ветра, поднимающего золотисто-горькую пыль с терпкой пижмы, раскрывшей свои перепончатые зонтики. Ветер пахнет дурманящей горчинкой белых лепестков тысячелистника и увядающего зверобоя. Седую пелену бескрайних облаков разрывают бледные лучи дремного светила, обнажая среди обволакивающего ненастья подложку чистейшего лазурного неба. Над раскрывшимися бульчьими кисточками чертополоха всё так же легко порхают крапивницы. С поздних цветов деловитые шмели собирают пыльцу. При приближении к лесу, ясно распознается тяжелый запах сыреющих палых листьев, влажной раздувшейся коры старых деревьев и ослизлых мхов. И только на оголившихся ветках низкорослого уродливого кустарника горят рубиные гроздья налившихся соком волчьих ягод.
Природа ослабевает, всё выше и дальше уводя солнце от земли, теряет сочные краски лета, тускнеет, подводя итоги того, что успето и того, что упущено. Нет беззаботной смешливости в ее взгляде, нет суеты и спешки - объяснимо строга и сдержана, прохладным дыханием поднятых с севера ветров умеряя вздорный пыл кокетливого июля. Через месяц, в один из ясных, погожих деньков, она вновь взорвется солнечным цветом, на прощание окатывая смиренно притихший лес масляной краской багрянца, охры, и, с ее последним необратимо ослабевающим дыханием ноября, жизнь остановится до следующей весны.