Первооснова всегда дискомфотрное беспокойство, на которой выстраивается страх - он та самая беспомощная реакция на события и ситуации, которые я не могу преодолеть, но сильно им противлюсь. Они могут нести в себе реальную угрозу или мнимую, однако как только встречается что-то незнакомо пугающее или противопоставленное мне по своей природе, я пугаюсь. По мере нарастания страха, проявляется злость, как проступающее через бумажную салфетку чернильное пятно. Злость для меня всегда следующий без опоздания второй этап. Обезличенная, она сначала огрызается на ситуацию, после чего стремительно нападает на человека, который связан с ней любым образом. Злости необходима определенная цель - конкретный объект. И если бы она была выплеснута хотя б словесно, так или иначе, воплощена в границах существующего, то породивший ее невыносимый страх, растерял бы свою энергию, удовлетворенный молниеносной эмоциональной разрядкой, трансформировавшись в новые чувства победителя или побежденного. Вместо этого, страх идет другой дорогой: сдерживамая в порывах атаковать, терпя и молча о нарастающем уровне тревоги, пристыженная собой за малодушие и аморальность недостаточных оснований для осуществления задуманной агрессии, я скоро выхожу на уровень стресса. Можно утверждать, что это финальная стадия проявления внутреннего несогласия, бунта. Стресс значительно деструктивней страха, четко разграниченного ситуацией, объектом и временем, он наступает спустя время и его действие продолжается значительно дольше, даже с выключением из цепи первичных источников. И если он снижается, сходя на "нет", лишившись подпитки реальности, то стоит включить хотя бы один фактор его вызвавший, как по цепочке с прежней силой разгораются все недостающие компоненты. Ассоциация с уже знакомым объектом, породившим страх, выдергивает из небытия все эмоционально-физиологически краски и оттенки стресса...
И сейчас я опять стою с провинившимся взглядом ребенка смотря в его темные серые глаза. Мне совсем не помогают привычность и усталость, на которые я зря делала ставку, отодвигая приход к нему, в его глазах, только лишь по моему робкому желанию, не погаснет насмешливый и пронзительно цепляющий игольчатый холод. Блестящая, вышколенная до упрямого совершенства, надменная красота в ухмылке зубов и крошечную малость великодушная самоуверенность, снисходительно дарующая и так жестоко отбирающая мои последние надежды на успех проводимых им манипуляций. Полумгла логова, и я больше ничего не могу поделать с собой, тело не слушается и объяснения излишни - надо мной, поднятый в демонстрационную стойку, в обрамлении тщеславия черно-бурых колец, плавно покачивается, Великий и Ужасный Каа.