Мне важно казаться, а не быть. Просто быть мне не интересно. Внутри себя нет ничего хорошего.
Ну группа такая была.
Вот и мысли посетили...
Странная вещица получилась... Очень странная.
Миф о единороге или серая лошадка.
«…Можно ли оседлать единорога? Такой вопрос задают лишь те, которые точно знают, что он существует или твердо верят в его существование… А разве можно не верить, когда ты встречаешь красивого, доброго, мудрого – самого лучшего в мире человека?.. Когда ты любишь?..»
(Впрочем, «любовь» - слишком громко сказано! «Хочешь»!.. Одно желание и единорог будет оседлан…)
читать дальше
***************************************
Шатаясь, Р. почти ввалился в коридор, небрежно кинув свою куртку на крючок вешалки. Но промазал, и та серой тенью соскользнула на пол. Р. изобразил гримасу недовольства, но отмахнулся, и удалился в комнату. Д. торопливо поднял за ним курточку и заботливо повесил на место. Длинные пальцы суетливо смахивали пыль, было в этом что-то нервозно-автоматическое. Потом вдруг Д. замер и посмотрел на руки, удивленно развернув их ладонями к себе. Они тряслись: мелко и гадко, как у последнего алкаша. Но он-то сегодня, в отличие от Р., ни капли в рот не взял. Дрожь передалась всему телу, накрыв Д. волной удушливого страха. Следовало бы немедля уйти. А Д. не мог, и не то, чтобы ноги его не слушались, они просто не получали команды движения. Д. колебался. Где-то в тайне, даже от самого себя, он ждал этого. Ждал, когда представиться возможность остаться с Р. наедине. Раз сто он представлял сладкий момент, всячески расписывая его, выделяя детали, оголяя каждую эмоцию, репетируя каждое слово…
Сердце заполнялось адреналином, но Д. крепко сжал руки в кулаки (потом останутся такие забавные кровяные полумесяцы на ладонях), и приказал себе идти. Пара шагов и всего трехсантиметровый порожек разделял его ледяную территорию и раскаленную территорию Р., но что-то внутри не пускало дальше отчерченной линии.
Лишь, прячась в сумраке, он трепетно взирал на дремлющего Р.
Полулежа на диване, он вытянулся во весь рост, сунув под голову сразу две подушки. Расстегнутая рубашка небрежно приоткрывала левую половину груди и волнительную впадинку между ребер. Р. глубоко дышал, и лунный свет так маняще плясал на атласной коже. Чуть подернутая медовым загаром, под взглядом луны, цветом она больше походила на сгущенное молоко. Густое, уютно обволакивающее тело, молоко перетекало по коже непрерывным потоком, сглаживая углы, размывая резкие блики и тени…
(Надо бы зажечь свет.)
Но руки остались висеть бездушными плетьми.
(Р., действительно, красив,.. особенно когда молчит!)
- Ты еще здесь? – сонно окликнул Р.
Д. не шелохнулся, сливаясь с чернеющими силуэтами коридорной мебели.
Тогда Р., со вздохом, перекатился на живот и зажег на столике лампу.
Глухой щелчок. Центр комнаты вспыхнул теплым рыжим светом. Но так и не смог достать ее окраин, поглощенный темнотой. Не коснулся он и Д., лишь подступившись вплотную к его ботинкам.
«Назад, назад! Поворачивай!» – паническим ужасом забилось в висках.
Р. Бросил на него мутный взгляд и опять улегся, будто окончательно потеряв интерес ко всему происходящему. Ночник озарил голову, и свет перекинулся на плечо мягкой, будто пуховой, накидкой. Теперь Д. мог видеть лицо. Р. улыбался. Блуждающая улыбка кривила нежный ротик, презрительно вздергивая вверх уголок губы. Блеснул оскал мелких жемчужных зубок.
Д. содрогнулся.
(Да он просто издевается!)
Р. скосил голову набок, как делают собаки, прислушиваясь к голосу своего хозяина, и проказливо прищурил один глаз. Силуэт Д., накренился и заблестел размытой радугой.
(Его это забавляет!)
- Ну что смотришь? – голос завибрировал и охрип, сорвавшись почти до шепота, - Хочешь трахнуть? Тогда давай – не стесняйся.
Слово «трахнуть» Р. произнес намеренно громко и таким презрительным тоном, что у Д. оборвалось дыхание: удар стального кнута по позвоночнику. Жестко, больно. Разрывая в лохмотья тонкую кожу спины, царапая дуги ребер.
(Дурак!)
В горле закрутился ком обиды.
- Ты пьяный… - на пределе слышимости выдавил он.
Р. оскалился шире, мол, да, так и есть, грешен, и что с того?!
Но Д. понимал, что шанса не будет, Р. не подпустит его к себе никогда. Никогда больше.
А тело невыносимо ломало от желания, сжимало, сворачивало внутрь.
Д. шагнул, не глядя Р. в глаза, каждым движением все больше увязая в полу. Но отступить он не мог. Слишком поздно. Теперь слишком поздно. 1, 2, 3, 4, 5 - как вечность дороги по цирковой арене. Шаг, бег, - но ты все на том же месте и стрелки часов не дрогнут.
Д. стоял НАД ним, глупо уставившись в спинку дивана, и взгляд растерянно плутал на игривым завиткам ее рисунка.
(Только не на него!)
А Р. продолжал лыбиться так несвойственно ему пошлыми глазами.
Растерянность перерастала в раздражение.
(Неужели ты меня ТАК ненавидишь?!)
И выстрелом стартового пистолета ярость сдернула с него маску страха.
Стремительно, рывком, Д. запрыгнул на диван, одной рукой грубо схватил за волосы Р., и выгнул шею назад.
(Поцелуй его!!!)
- Почему?! – наклоняясь вплотную к лицу, хрипло прорычал Д.
Капельки слюны охлаждающе брызнули на пылающие щеки Р.
Послышался глухой хруст в позвонках.
(Как будто щипцами ломаешь разваренную клешню омара)
Нахальные глаза чуть сузились, но тут же упрямо раскрылись.
- За что?!!
К тому времени состояние возбуждения граничило с безумием.
(Да трахни его и все!!!)
Карие глаза Р. отразили холод ночи, начиная тоскливо стекленеть.
- Ты нарочно ЭТО делаешь?!! – взбешенный собственным бессилием заорал Д., чувствуя, что у него просто не осталось сил на борьбу с собой. Сил, чтобы остановиться немедленно, сейчас же!
Р., не мигая, смотрел на него. Больше не улыбался, не щурился – он просто смотрел взглядом постороннего, наблюдающего за скучным и давно известным исходом разборок горе-влюбленных. Ни одна мышца не сократилась на его лице, ни одна эмоция не оставила след в чернеющих глазах.
Ему было ВСЕ РАВНО.
Хотелось ударить, двинуть по этому окаменению, может, тогда вспыхнет хоть искорка жизни. Сознание подрагивало, как свеча на лютом сквозняке, миг, другой – и она погаснет. Но напоследок, когда ветерок стих, готовя новый приступ, она внезапно вспыхнула мощным факелом до небес, высветив приглушенный крик отчаяния: «Ты потерял его. ЕГО! Навсегда…» И тело горестно отозвалось разрушающей болью.
Две горячие капли упали на грудь Р.
(И внезапная судорога дернула его мышцы)
Но ветер ударил волной воздуха и свеча превратилась в копченный огарок.
Вот и всё… Д. уже перешел ту плоскость бытия, когда реальный мир вокруг теряет свои очертания. Он превращается в игрушечный: меховой, выструганный из дерева, картонный, нарисованный на белой бумаге… – остается только внутренний мир, мир ревущего вулкана, укатанный густой дымкой мреющей мути.
Д. склонился, чтобы поцеловать раскрытые губы. Но Р. опять блокировал его, жарко выдохнув прямо в лицо аромат выпитых коктейлей, и отвернул голову на бок…
***
«…Оседлать единорога можно лишь тогда, когда он сам это позволит. Но даже под седлом с кожаной сбруей, туго оплетающей морду, он останется единорогом – диким и непонятым. Темной лошадкой, горящей от собственного света…»
(А, может, и нет никакого единорога: есть только обычный серенький пони, по глупости любовной, превратившейся в идеал?..)
Д. ушел сразу, не дожидаясь восхода. Ушел молча, тихо затворив за собой дверь.
Щелк!
«Ты потерял его. ЕГО! Навсегда…» - заметив в опустошенном сознании несколько капель застывшего воска. И только теперь он вдруг столь ясно понял, ощутил каждой клеточкой тела, что впереди него бескрайнее НИЧТО…
«Прошлого уже нет. Будущее еще не наступило. А настоящее…»
– вот оно: пристыженный ветерок замирает в наглухо запертой комнате, а на подоконнике лишь изуродованный огарок некогда гордой алой свечи.
Серая лошадка.
(или, когда логика дает сбой)
Сам Р. никогда не верил в единорогов… Есть он, есть его подруга, есть его семья, его друзья и тот мир, который он всегда может увидеть, ощутить прикосновением каждый новый день… А единороги – всего лишь очередной красивый миф, придуманный романтиками и фантазерами…
Он четко верил в его реальность и незыблемость…
(Верил!)
Какой сегодня день? 15-16? Сегодня день, когда мира не стало…
Взгляд медленно заскользил по комнате, не задерживаясь больше секунды на окружающих предметах, кроме одного... Зеленые цифры в электронных часах показывали время.
Рассвет будет через два часа. Новый день. А он так и не спал…
Мысли вдруг потекли медленно-медленно, как застывающий гудрон. Долгие и пустые мысли человека, уставившегося в одну точку…
Р. лежал на диване, прикрытый мягким теплым пледом, и отпускал в пространство комнаты тонкую вышивку дыма. Глубокий вдох и в глазах затлели огоньки раскалившегося табака.
А. ушла от него…
(УШЛА!)
Она сидела в фойе гостиницы на краешке диванчика и сбивчиво говорила. Может, она просто боялась остаться с ним наедине? Не любит, не помнит… А любит (уже!) кого-то другого. Как все банально! Добрых 7 лет в щепки метким ударом…
Первым - Р. перебило хребет… Второй равнодушно добил, наотмашь рассекая сердце…
Оказывается, он не только тот, кого не любят и не помнят – он еще и гей… Хороший, смачный, удар после 7 лет счастья вдвоем…
Р. закрыл глаза, сильно сжав веки. Но глаза были сухи.
В теле еще пульсировал огонь, отклик недавнего жара, накатывая послеобразами дергающей боли.
Он открыл глаза вновь, но мир показался ему темнее, чем раньше.
Сигарета, не чувствуя дыхания, угасла.
Как много доводов и все против него.
Да, он гей, потому, что у него смазливая мордашка и маленький росток!
Да, он гей, потому, что он в группе таких же смазливых ребят!
Да, он гей, потому, что Д. мечущийся би!
(Все элементарно!)
Дальнейший разговор с А. Р. не помнил. Да и нужен ли он был, когда суть высказана?.. В продолжение только извинения и попытки смягчить последствия обоих ударов. Но что смягчать, когда уже мертв? А она долго и ненужно много говорила, терзая пальцами ремешок сумочки…
В этот вечер Р. выпил изрядно. Но недостаточно, чтобы забыться…
Память бывает злой: она всегда стремится скрупулезно запечатлеть то, что отчаянно хочется вычеркнуть навсегда!..
…Появление Д. в баре обломало всю ночь. Понятное дело, как только протрезвеет и сможет хоть что-нибудь нормально сказать – предстоит нудный разговор на предмет свинского состояния. Но Д. ни словом не обмолвился. Молчал он и всю поездку в машине. Р. тоже рта не открывал. Все-таки как не крути – виноват. Завтра концерт, а он так нажрался. Целенаправленно молчать и игнорировать – так поступают мамаши, желая наказать провинившегося ребенка. Именно им чувствовал себя Р. и, наверное, постарался бы что-нибудь объяснить, если бы не один взгляд. Случайно! Потому как Р. старался лежать тихо-тихо с закрытыми глазами. Последствия распития на полуголодный желудок начинали давать о себе знать. Страшно мутило, и картинка перед глазами начинала уплывать всякий раз, когда он пытался их открыть. Д. кинул на него лишь мимолетный взгляд, и, почувствовав, что Р. успел перехватить, сразу же отвел его, изобразив равнодушное глядение в окно.
Тогда Р. не понял смысл. Мозги еще плохо соображали, но было в этом взгляде что-то странное, другое. Р. не замечал ничего похожего раньше…
И только по приезду в гостиницу, когда Д. ожидающе замер у входа в комнату, Р. ужаснулся. Он все понял. Бля, бля, бля!!! Д. смотрит на него, как на девицу! От такой мысли Р. чуть не вырвало. Только не от отвращения, скорее от излишнего напряжения мышц живота. Ржать? Глупенько хихикать? Или с непреклонной яростью послать Д.? Был бы он потрезвее, то отшил моментально.
Но взгляд А. прожигал насквозь: «…я знаю, что ты гей. И не пытайся возразить! Это правда… Я ЗНАЮ.»
Впервые за 5 лет дать спуск всем своим эмоциям!
Он хотел всего лишь приоткрыть им дверь, выпустить только малую часть. Но где там – они взбешенно ломанулись вперед, разметав дверь в мелкую щепку!..
Впервые Р. не сумел справиться с ними.
Он оступился, отступился от своих же правил, и задохнулся от возмущения: журналисты с их идиотскими байками, А. с ее хронической ревностью, Д. с его непомерными амбициями – все хороши… и все они видят в нем гея!.. А может так оно и есть, и ему давно уже пора лечь под кого-нибудь?!. Похоже на слепую месть, прежде всего, самому себе…
И с каждым новым толчком, приносящим лишь острую боль, Р. ненавидел больше.
А из распахнутых глаз неудержимо катились слезы…
(Хватит!)
Р. поднялся рывком с дивана и быстро прошел комнату. Он хотел дышать. Ночным, свежим воздухом. Р. открыл балкон и вышел. Мысленно отметив, что надо бы сначала одеться, но он даже не обернулся. Холодный ветер пахнул в раскрытую дверь. По коже побежали волны мелких судорог. Р. подошел к краю балкона и, положив руки на парапет, наклонился вниз.
Этот день будет…
(БУДЕТ!)
… другим. Р. поговорит с Д, обязательно и сегодня. Пусть нелегко, стыдно, но Р. намеренно и очень жестоко отыгрался на чувствах Д…. Может это излишне самоуверенно, но Д. его простит, потому что любит, или потому что не хочет потерять друга… А потом они, как обычно, встретятся в столовке, и примутся за кофе с пончиками или ватрушками.
В очередной раз, опоздает А., и, неуклюжий, чего-нибудь разобьет…
Р. улыбнулся.
… и точно покалечится…
Ну а А., ее уже не будет…
(Совсем)
В табачном дыму, она уходила дальше и дальше, заметая свой след в его памяти. Прощально взмахивала рукой через стекло поезда. И улыбалась…
Вот и мысли посетили...
Странная вещица получилась... Очень странная.
Миф о единороге или серая лошадка.
«…Можно ли оседлать единорога? Такой вопрос задают лишь те, которые точно знают, что он существует или твердо верят в его существование… А разве можно не верить, когда ты встречаешь красивого, доброго, мудрого – самого лучшего в мире человека?.. Когда ты любишь?..»
(Впрочем, «любовь» - слишком громко сказано! «Хочешь»!.. Одно желание и единорог будет оседлан…)
читать дальше
***************************************
Шатаясь, Р. почти ввалился в коридор, небрежно кинув свою куртку на крючок вешалки. Но промазал, и та серой тенью соскользнула на пол. Р. изобразил гримасу недовольства, но отмахнулся, и удалился в комнату. Д. торопливо поднял за ним курточку и заботливо повесил на место. Длинные пальцы суетливо смахивали пыль, было в этом что-то нервозно-автоматическое. Потом вдруг Д. замер и посмотрел на руки, удивленно развернув их ладонями к себе. Они тряслись: мелко и гадко, как у последнего алкаша. Но он-то сегодня, в отличие от Р., ни капли в рот не взял. Дрожь передалась всему телу, накрыв Д. волной удушливого страха. Следовало бы немедля уйти. А Д. не мог, и не то, чтобы ноги его не слушались, они просто не получали команды движения. Д. колебался. Где-то в тайне, даже от самого себя, он ждал этого. Ждал, когда представиться возможность остаться с Р. наедине. Раз сто он представлял сладкий момент, всячески расписывая его, выделяя детали, оголяя каждую эмоцию, репетируя каждое слово…
Сердце заполнялось адреналином, но Д. крепко сжал руки в кулаки (потом останутся такие забавные кровяные полумесяцы на ладонях), и приказал себе идти. Пара шагов и всего трехсантиметровый порожек разделял его ледяную территорию и раскаленную территорию Р., но что-то внутри не пускало дальше отчерченной линии.
Лишь, прячась в сумраке, он трепетно взирал на дремлющего Р.
Полулежа на диване, он вытянулся во весь рост, сунув под голову сразу две подушки. Расстегнутая рубашка небрежно приоткрывала левую половину груди и волнительную впадинку между ребер. Р. глубоко дышал, и лунный свет так маняще плясал на атласной коже. Чуть подернутая медовым загаром, под взглядом луны, цветом она больше походила на сгущенное молоко. Густое, уютно обволакивающее тело, молоко перетекало по коже непрерывным потоком, сглаживая углы, размывая резкие блики и тени…
(Надо бы зажечь свет.)
Но руки остались висеть бездушными плетьми.
(Р., действительно, красив,.. особенно когда молчит!)
- Ты еще здесь? – сонно окликнул Р.
Д. не шелохнулся, сливаясь с чернеющими силуэтами коридорной мебели.
Тогда Р., со вздохом, перекатился на живот и зажег на столике лампу.
Глухой щелчок. Центр комнаты вспыхнул теплым рыжим светом. Но так и не смог достать ее окраин, поглощенный темнотой. Не коснулся он и Д., лишь подступившись вплотную к его ботинкам.
«Назад, назад! Поворачивай!» – паническим ужасом забилось в висках.
Р. Бросил на него мутный взгляд и опять улегся, будто окончательно потеряв интерес ко всему происходящему. Ночник озарил голову, и свет перекинулся на плечо мягкой, будто пуховой, накидкой. Теперь Д. мог видеть лицо. Р. улыбался. Блуждающая улыбка кривила нежный ротик, презрительно вздергивая вверх уголок губы. Блеснул оскал мелких жемчужных зубок.
Д. содрогнулся.
(Да он просто издевается!)
Р. скосил голову набок, как делают собаки, прислушиваясь к голосу своего хозяина, и проказливо прищурил один глаз. Силуэт Д., накренился и заблестел размытой радугой.
(Его это забавляет!)
- Ну что смотришь? – голос завибрировал и охрип, сорвавшись почти до шепота, - Хочешь трахнуть? Тогда давай – не стесняйся.
Слово «трахнуть» Р. произнес намеренно громко и таким презрительным тоном, что у Д. оборвалось дыхание: удар стального кнута по позвоночнику. Жестко, больно. Разрывая в лохмотья тонкую кожу спины, царапая дуги ребер.
(Дурак!)
В горле закрутился ком обиды.
- Ты пьяный… - на пределе слышимости выдавил он.
Р. оскалился шире, мол, да, так и есть, грешен, и что с того?!
Но Д. понимал, что шанса не будет, Р. не подпустит его к себе никогда. Никогда больше.
А тело невыносимо ломало от желания, сжимало, сворачивало внутрь.
Д. шагнул, не глядя Р. в глаза, каждым движением все больше увязая в полу. Но отступить он не мог. Слишком поздно. Теперь слишком поздно. 1, 2, 3, 4, 5 - как вечность дороги по цирковой арене. Шаг, бег, - но ты все на том же месте и стрелки часов не дрогнут.
Д. стоял НАД ним, глупо уставившись в спинку дивана, и взгляд растерянно плутал на игривым завиткам ее рисунка.
(Только не на него!)
А Р. продолжал лыбиться так несвойственно ему пошлыми глазами.
Растерянность перерастала в раздражение.
(Неужели ты меня ТАК ненавидишь?!)
И выстрелом стартового пистолета ярость сдернула с него маску страха.
Стремительно, рывком, Д. запрыгнул на диван, одной рукой грубо схватил за волосы Р., и выгнул шею назад.
(Поцелуй его!!!)
- Почему?! – наклоняясь вплотную к лицу, хрипло прорычал Д.
Капельки слюны охлаждающе брызнули на пылающие щеки Р.
Послышался глухой хруст в позвонках.
(Как будто щипцами ломаешь разваренную клешню омара)
Нахальные глаза чуть сузились, но тут же упрямо раскрылись.
- За что?!!
К тому времени состояние возбуждения граничило с безумием.
(Да трахни его и все!!!)
Карие глаза Р. отразили холод ночи, начиная тоскливо стекленеть.
- Ты нарочно ЭТО делаешь?!! – взбешенный собственным бессилием заорал Д., чувствуя, что у него просто не осталось сил на борьбу с собой. Сил, чтобы остановиться немедленно, сейчас же!
Р., не мигая, смотрел на него. Больше не улыбался, не щурился – он просто смотрел взглядом постороннего, наблюдающего за скучным и давно известным исходом разборок горе-влюбленных. Ни одна мышца не сократилась на его лице, ни одна эмоция не оставила след в чернеющих глазах.
Ему было ВСЕ РАВНО.
Хотелось ударить, двинуть по этому окаменению, может, тогда вспыхнет хоть искорка жизни. Сознание подрагивало, как свеча на лютом сквозняке, миг, другой – и она погаснет. Но напоследок, когда ветерок стих, готовя новый приступ, она внезапно вспыхнула мощным факелом до небес, высветив приглушенный крик отчаяния: «Ты потерял его. ЕГО! Навсегда…» И тело горестно отозвалось разрушающей болью.
Две горячие капли упали на грудь Р.
(И внезапная судорога дернула его мышцы)
Но ветер ударил волной воздуха и свеча превратилась в копченный огарок.
Вот и всё… Д. уже перешел ту плоскость бытия, когда реальный мир вокруг теряет свои очертания. Он превращается в игрушечный: меховой, выструганный из дерева, картонный, нарисованный на белой бумаге… – остается только внутренний мир, мир ревущего вулкана, укатанный густой дымкой мреющей мути.
Д. склонился, чтобы поцеловать раскрытые губы. Но Р. опять блокировал его, жарко выдохнув прямо в лицо аромат выпитых коктейлей, и отвернул голову на бок…
***
«…Оседлать единорога можно лишь тогда, когда он сам это позволит. Но даже под седлом с кожаной сбруей, туго оплетающей морду, он останется единорогом – диким и непонятым. Темной лошадкой, горящей от собственного света…»
(А, может, и нет никакого единорога: есть только обычный серенький пони, по глупости любовной, превратившейся в идеал?..)
Д. ушел сразу, не дожидаясь восхода. Ушел молча, тихо затворив за собой дверь.
Щелк!
«Ты потерял его. ЕГО! Навсегда…» - заметив в опустошенном сознании несколько капель застывшего воска. И только теперь он вдруг столь ясно понял, ощутил каждой клеточкой тела, что впереди него бескрайнее НИЧТО…
«Прошлого уже нет. Будущее еще не наступило. А настоящее…»
– вот оно: пристыженный ветерок замирает в наглухо запертой комнате, а на подоконнике лишь изуродованный огарок некогда гордой алой свечи.
Серая лошадка.
(или, когда логика дает сбой)
Сам Р. никогда не верил в единорогов… Есть он, есть его подруга, есть его семья, его друзья и тот мир, который он всегда может увидеть, ощутить прикосновением каждый новый день… А единороги – всего лишь очередной красивый миф, придуманный романтиками и фантазерами…
Он четко верил в его реальность и незыблемость…
(Верил!)
Какой сегодня день? 15-16? Сегодня день, когда мира не стало…
Взгляд медленно заскользил по комнате, не задерживаясь больше секунды на окружающих предметах, кроме одного... Зеленые цифры в электронных часах показывали время.
Рассвет будет через два часа. Новый день. А он так и не спал…
Мысли вдруг потекли медленно-медленно, как застывающий гудрон. Долгие и пустые мысли человека, уставившегося в одну точку…
Р. лежал на диване, прикрытый мягким теплым пледом, и отпускал в пространство комнаты тонкую вышивку дыма. Глубокий вдох и в глазах затлели огоньки раскалившегося табака.
А. ушла от него…
(УШЛА!)
Она сидела в фойе гостиницы на краешке диванчика и сбивчиво говорила. Может, она просто боялась остаться с ним наедине? Не любит, не помнит… А любит (уже!) кого-то другого. Как все банально! Добрых 7 лет в щепки метким ударом…
Первым - Р. перебило хребет… Второй равнодушно добил, наотмашь рассекая сердце…
Оказывается, он не только тот, кого не любят и не помнят – он еще и гей… Хороший, смачный, удар после 7 лет счастья вдвоем…
Р. закрыл глаза, сильно сжав веки. Но глаза были сухи.
В теле еще пульсировал огонь, отклик недавнего жара, накатывая послеобразами дергающей боли.
Он открыл глаза вновь, но мир показался ему темнее, чем раньше.
Сигарета, не чувствуя дыхания, угасла.
Как много доводов и все против него.
Да, он гей, потому, что у него смазливая мордашка и маленький росток!
Да, он гей, потому, что он в группе таких же смазливых ребят!
Да, он гей, потому, что Д. мечущийся би!
(Все элементарно!)
Дальнейший разговор с А. Р. не помнил. Да и нужен ли он был, когда суть высказана?.. В продолжение только извинения и попытки смягчить последствия обоих ударов. Но что смягчать, когда уже мертв? А она долго и ненужно много говорила, терзая пальцами ремешок сумочки…
В этот вечер Р. выпил изрядно. Но недостаточно, чтобы забыться…
Память бывает злой: она всегда стремится скрупулезно запечатлеть то, что отчаянно хочется вычеркнуть навсегда!..
…Появление Д. в баре обломало всю ночь. Понятное дело, как только протрезвеет и сможет хоть что-нибудь нормально сказать – предстоит нудный разговор на предмет свинского состояния. Но Д. ни словом не обмолвился. Молчал он и всю поездку в машине. Р. тоже рта не открывал. Все-таки как не крути – виноват. Завтра концерт, а он так нажрался. Целенаправленно молчать и игнорировать – так поступают мамаши, желая наказать провинившегося ребенка. Именно им чувствовал себя Р. и, наверное, постарался бы что-нибудь объяснить, если бы не один взгляд. Случайно! Потому как Р. старался лежать тихо-тихо с закрытыми глазами. Последствия распития на полуголодный желудок начинали давать о себе знать. Страшно мутило, и картинка перед глазами начинала уплывать всякий раз, когда он пытался их открыть. Д. кинул на него лишь мимолетный взгляд, и, почувствовав, что Р. успел перехватить, сразу же отвел его, изобразив равнодушное глядение в окно.
Тогда Р. не понял смысл. Мозги еще плохо соображали, но было в этом взгляде что-то странное, другое. Р. не замечал ничего похожего раньше…
И только по приезду в гостиницу, когда Д. ожидающе замер у входа в комнату, Р. ужаснулся. Он все понял. Бля, бля, бля!!! Д. смотрит на него, как на девицу! От такой мысли Р. чуть не вырвало. Только не от отвращения, скорее от излишнего напряжения мышц живота. Ржать? Глупенько хихикать? Или с непреклонной яростью послать Д.? Был бы он потрезвее, то отшил моментально.
Но взгляд А. прожигал насквозь: «…я знаю, что ты гей. И не пытайся возразить! Это правда… Я ЗНАЮ.»
Впервые за 5 лет дать спуск всем своим эмоциям!
Он хотел всего лишь приоткрыть им дверь, выпустить только малую часть. Но где там – они взбешенно ломанулись вперед, разметав дверь в мелкую щепку!..
Впервые Р. не сумел справиться с ними.
Он оступился, отступился от своих же правил, и задохнулся от возмущения: журналисты с их идиотскими байками, А. с ее хронической ревностью, Д. с его непомерными амбициями – все хороши… и все они видят в нем гея!.. А может так оно и есть, и ему давно уже пора лечь под кого-нибудь?!. Похоже на слепую месть, прежде всего, самому себе…
И с каждым новым толчком, приносящим лишь острую боль, Р. ненавидел больше.
А из распахнутых глаз неудержимо катились слезы…
(Хватит!)
Р. поднялся рывком с дивана и быстро прошел комнату. Он хотел дышать. Ночным, свежим воздухом. Р. открыл балкон и вышел. Мысленно отметив, что надо бы сначала одеться, но он даже не обернулся. Холодный ветер пахнул в раскрытую дверь. По коже побежали волны мелких судорог. Р. подошел к краю балкона и, положив руки на парапет, наклонился вниз.
Этот день будет…
(БУДЕТ!)
… другим. Р. поговорит с Д, обязательно и сегодня. Пусть нелегко, стыдно, но Р. намеренно и очень жестоко отыгрался на чувствах Д…. Может это излишне самоуверенно, но Д. его простит, потому что любит, или потому что не хочет потерять друга… А потом они, как обычно, встретятся в столовке, и примутся за кофе с пончиками или ватрушками.
В очередной раз, опоздает А., и, неуклюжий, чего-нибудь разобьет…
Р. улыбнулся.
… и точно покалечится…
Ну а А., ее уже не будет…
(Совсем)
В табачном дыму, она уходила дальше и дальше, заметая свой след в его памяти. Прощально взмахивала рукой через стекло поезда. И улыбалась…
@настроение: творческое
@темы: зарисовки