Мне важно казаться, а не быть. Просто быть мне не интересно. Внутри себя нет ничего хорошего.
Состряпалось...
Странные у меня всё-таки размышления...
читать дальше

Огонь повсюду – огонь везде! Мои глаза видели только его: он рвался, бурей закручиваясь вверх с ладоней поднятых рук, стекал остатками машинного масла с плеч, и клочья одежды липли к телу, не давая пламени угаснуть. Треск огня и вонь собственного горелого мяса рождали панический ужас. И я пытался бежать, сорвать с себя остатки одежды, сбросить, избавить от огня, выдрав его жгучие щупальца вместе с невероятно сильно стягивающей кожей, но пламя бежало за мной, обгоняя страх. Страх - не боль…
Сердце билось короткими, но мощными, рывками, будто старалось поскорее покинуть внезапно обременившее ее тело. Я отчаянно тянул носом и ртом разогретый безвкусный, лишенный всяких запахов, воздух, но не мог им надышаться…
Она была везде, в каждой клетке тела, вгрызаясь до самых костей тысячами зубов, втыкая их под корень и унося обратно с собой шелковые нити ожогов…
Она звала меня вырваться из плена, но руки и ноги упирались во что-то узкое, тесное, тянущееся и непреодолимое... Я бился и она росла с каждым ударом, просто прикосновением, кислотою обливая ладони и колени…
Я не понимал: сплю ли я или это реальность. Я воспринимал только черноту и явственно ощущал потребность и невозможность вздохнуть…
Когда я дергал обугленную футболку и рвал кожу вместе с ней, огонь слетал, как стекает оплавляющаяся с куклы пластмасса, и снова полз за мной раненным зверем, чтобы, коснувшись, с его неистовством взлететь вверх огнями рождественской елки, вгрызться веще пульсирующую сердцевину, и с каждым проникновением игл-клыков, распыляя в труху показавшиеся лучевые кости на которых не затухал алый пепел. Огонь метался вокруг и полосовал непредсказуемыми зигзагами, прогибался и выгибался трехцветной радугой племени, взрывался бенгальскими огнями, вздымался и опускался волнами, так же бестолково и хаотично, как я, пытающийся от него избавиться и, словно рой ос, привлекая еще больше, пока не увидел Их…
Слезы пересохли слезы, огонь опустился марлевой повязкой на грудь, затлев прожигающим сигаретным пеплом, и ужас отступил - я увидел причину. Они рассыпались по пригорку, не зная когда и куда бежать, так и застыв черными шахматными пешками, вылупив глаза…
И что-то надорвалось, порвалось во мне… Огонь выбрал цель, мокро и горячо сочась из шнуровки вен, выдавливаясь из-под кожного покрова, стекая по рукам и ногам кольцами шипящих змеиных тел. Дым и копоть разлетелись в стороны, будто сильный ветреный поток ударил сверху вниз…
Кровь остыла, потеряв кипящий поток внутри себя, сердце замедлило ритм, мышцы сжались, и я загадал: так сильно, как молятся о спасении собственной жизни, так сильно, как желают чужой смерти… Огонь вернется, огонь заменит волосы и кожу, вытеснит кровь, оставит прах от прочности костей – он станет мной, поглотив… Я и сам был готов отдаться ему… Но прежде!.. Только одно желание вдруг стало самым ценным и значимым… ОНИ… ИХ… За НИМИ…
Пальцы коснулись шва. Холодного, почти ледяного, четко и ровно идущего вдоль… Ногти заскреблись, пытаясь проникнуть между его крохотных спаянных выступов ребер… И я был готов закричать, понимая, что глаза открыты, я вижу перед собой ночь, но где-то в промежутках сна продолжаю гореть.
Огонь везде!.. Я и есть ОГОНЬ…
Пальцы, словно по клавишам пианино, бежали вверх, за голову, точно по шву… И я уже не верил, ослепленными вспышками и собственным страхом, внезапно накатившим из той черноты, когда ноготь указательного пальца, подцепил продолговатую плоскую кнопки, втиснувшись в образовавшийся зазор и я одним движением ужаса разорвал темноту на две части…
В глаза ударил дневной свет. На пол рассыпались с металлическим звуком маленькие шарики… Закатились под… Я вскочил, сразу ударившись обо что-то прочное и холодное лбом, и опустился на локти, только теперь осознав, что всё это время лежал…
Лежал я и теперь. Легочные мешки жадно качали воздух, с сипом и свистом выдыхая его обратно. От боли и жара разрывалось всё тело. Надо мной нависал длинный колпак с двумя лампами внутри, закрытые полки ящиков, невысокий свод белого полка из стеклопластика… Периодически подбрасывало и резко качало из стороны в сторону, будто ребенка в люльке нерадивой мамашей. Не в состоянии отдышаться и унять пульсацию в горле, я повернул голову направо и увидел два кресла с кожаной обивкой, жесткими подлокотниками и поднятыми сидениями, заклеенными узкими белыми лентами небольшие окошки, закрытый вещевой ящик на сдвигающийся боковой двери. Машины. Я еду!..
Повернул голову налево, и увидел открытые полки со скатанными и убранными на верхние полки одеяла, различные приборные щитки закрытые щитком из стекла, вещевые ящики с подсветкой, кюветы для мелких вещей, мешки для прокачки воздуха, аппараты для ЭКГ, и прочие мне незнакомые реанимационные наборы… Над головой покачивалась капельница с прозрачными полыми трубками…
- Яй!!! – это всё, что я смог родить в тот момент, выдергивая руки из мешка.
Мешка для транспортировки трупов!!!
Я умер что ли?!!
Машина «Скорой Помощи» начинала увязать в утренней пробке, судя по всему так нечасто образовывающихся в этом заунывном городке. Возможно, впереди какая-нибудь авария… И я, десять-пятнадцать минут спустя, покашливая и сипя продымленными бронхами, с ознобом сидел на каталке, застегнув ноги в черный мешок, лопая одну за другой таблетки анальгетиков всех подряд, особенно налегая на «Пантопон» и «Анальгин» (покопавшись в так неосмотрительно оставленном чемоданчике «Скорой», я отыскал более серьезные обезболивающие в виде морфия и промедола: и сразу сделал тройку из 3 кубиков морфина, к с частью найденного двухпроцентного промедола – 2 кубика и ампулу димедрола), и безрадостно играл с рыжими пристяжными ремнями, то застегивая их на поясе, то отстегивая. Одежда сгорела. То, что я мог видеть – это сошедшую кожу с ног, части живота, часть грудной клетки, немного на плечах, с рук по локоть практически полностью, а там где не сошла, на месте лопнувших пузырей и обрывков эпидермиса, образовались рубцовые ткани - восстановление не спешило. Она просто отвратительно воняла, образовывая струпья из спекшийся крови, вдобавок они болезненно чесались, иногда шелушась пластинками перхоти, и я стряхивал ее на пол. От волос тоже мало чего осталось – пузырчатая черепушка Фредди Крюгера, наверное. Внутри все жгло и стонало от полученных ожогов с первую по третью степени. (Повезло, что не были обожжены глаза и дыхательные пути.) А правую сторону груди венчало два затягивающихся разрывных отверстия, ставших больше похожих на содранную болячку внушительных размеров…
Был бы человеком - давно умер, если не от пули, так от ожогов… Не от них, так от последующего некроза больше части тканей…
Страшно хотелось пить и при этом отвратительно мутило. Язык прилип к лишенному влаги небу и теперь напоминал забытое в топке тлеющее полено… Воздух вырывался с тяжелом глухим свистом…
Мысли не продвигались дальше фразы «но всё-таки я жив», и я не знал, что делать.
События до выстрела Шерон я помнил отчетливо (или это я полагал?), а после всё затуманилось. Меня не интересовало: снесло ли меня, стоило выпустить первую порцию огня - я думал о том, почему они меня оставили перед домом Роуг, а сами умотали. С места преступления, между прочим. Если Шерон меня пристрела, воскреснуть я не мог, значит, был жив, а если так, то как же они, моралисты долбанные, могли оставить меня подыхать?..
Роуг переступит через умирающего, в этом я не сомневался, но Бобби. Это сердобольное дитятко и крыску, которую переехал велосипедист, реанимировать попытается… Как насчет Бобби?.. А как насчет меня?!.. К чертям их всех, меня снова взволновало другое…
Огонь стремился ко мне… КО МНЕ…
Бобби не смог его даже приостановить – лед, не успевая нарастать, таял на лету, превращаясь в пар… Еще немного и от самого Бобби мало чего осталось бы, он оказался просто вынужден постоянно вырабатывать лед элементарно для себя самого, как песчинка, попавшая в глаз, вынуждает работать на слезную железу – это в результате его защитных механизмов всё крыльцо оказалось залито водой…
Тогда стремления огня не могло не быть – я был облит горючим...
Однако в этот раз, горел я не хуже: более того я видел, как он «подбирается» ко мне, словно живой, будто что-то его тянуло…
Может, начинается паранойя?..
Тогда огонь не успел прожарить меня до костей – я остался жив (не должен был! Не должен!!!) . Почему и благодаря чьим усилиям я не знал: не знал я даже, был ли мертв или меня нашли без сознания, но с бьющимся сердцем… В одном я был уверен точно, и молчал прочно: после того, как Том Берджерс и его дружки облили бензином пополам с машинным маслом и подожгли от Зипповской «Smart Aces Sapphire» (с ней в руке меня и нашли Архангел и Мунстар) там, в заброшенном сарае на окраине города, огонь стал вести себя со мной по-другому.
Без тени зазнайства, но «Пиро» - это не искусство управление огнем, это легкий контроль небольшого пламени в виде умения зажечь затухающий костерок или прикурить сигарету на ветру – баловство, уровень детских фокусов… Как и большая часть сил мутантов… «Пир» же после огненного алтаря стал лучшим другом Огня! Я мог творить с ним что угодно без каких-либо дополнительных усилий с моей стороны, будто лепил мягким пластилином… Со временем искусство преодолела сила, но какая!..
Что будет со мной?..
И, кажется, теперь я начал расплачиваться за крепкую дружбу с ним… Мой молчаливый окрик «почему?!!» так и оставался без ответа…
Так или иначе, в городе нельзя было оставаться. Как только я сбегу из «Скорой» до полиции быстро дойдет новость, что зачинщик Армагеддона местного разлива, жив, так что меня сразу пустят в розыск… Тяжело придется… Плюс был в том, что я знал Куда бежать и к Кому. Нет, не в «Нантакет», я собирался в «Вермонт», что так благоприятно расположился трех с половиной часах от «Албании»… Только условия моего пребывания там будут иными, чем разрушившиеся с «Людьми Икс»… Я нагнулся и принялся рыскать по всей машине в поисках запасного комплекта докторской одежки – этот вариант лучше, чем полный хорошо прожаренный голяк, расхаживающий по улицам. И скоро мои поиски увенчались успехом. Полный боекомплект, правда, великоват, но я затянулся потуже, чтобы брюки не потерять, а рубашку просто запахнул….
Дождался очередного светофора и спрыгнул из машины, резким рывком открыв задние дверцы «Скорой». Спрыгнул я практически на капот красной «Mazda Xedos», и молодой водитель ударил по тормозам без того стоявшей машины, инстинктивно вдавившись спиной в кресло. Да, я бы согласился с его истерическим решением: забавно видеть ходячий труп, от пояса завернутый в юбку-простыню с чемоданчиком в руках, который, белозубо улыбаясь, идет к тебе широким уверенным шагом вполне живого бизнесмена. Но меня интересовал не водитель, а то, что он зажал зубами во рту. Бычок ярко раскуренной сигареты. И даже просыпающаяся боль ожогов не могла сравниться с нарастающей ломкой наркомана при виде близости гипнотического огня. Продолжая сканировать бортовую панель голодным взглядом, я обошел машину по правой стороне, уверенный, что водитель не только не тронется с места, но и не сомневающийся, что он даже шелохнется. И постучал обугленными костяшками в стекло водителя, оставив бурый водянистый след:
- Хэй, приятель, стеклышко-то опусти. Разговор к тебе есть… - прохрипел я, тяжело дыша.
Из-под дрогнувших в улыбке черных губ показались белые осколки сомкнутых зубов.
Взглядом я удерживал пепел на его сигарете алым, в конце концов, парень мог бы и отказаться, и тогда мне пришлось бы раздувать огонь из пепла, для его же блага его сговорчивость.
Молодой человек неуверенно опустил окно и сразу отстранился, из глубины салона испугано палясь на меня, словно всерьез опасался, что я просочусь в машину через окошко, будто T-1000 из второго «Терминатора».
- Зажигалки не найдется? – я сам чувствовал фальшь и дрожание в подсевшем от перевозбуждения голосе.
Молодой человек быстро кивнул, и вытащил из бардачка полупрозрачную рыжую зажигалку, заполненную лишь на треть. Ладно, сойдет и такая.
Я с видом робкого и рассеянного пострадавшего просунул раскрытую ладонь в машину.
От руки пахло паленной и мокрой кровянистой кожей.
Парень постарался не измениться в лице, даже дружелюбно улыбнуться и побыстрее передать зажигалку, краем глаза следя за светофором. Но дожидаться я не стал, вырвав ее из трясущейся руки и немедля выбив кремнем бойкий огонек.
Отлично. Это немного успокоило, и почувствовал себя уверенней. И все-таки мне по-прежнему был необходим транспорт…
Светофор переключился на «зеленый».
Глаза поймали его резкое движение к коробке передач.
Вот уж вряд ли!..
Позади раздались протяжные гудки машин.
Но утопить педаль газа парень не успел. Я быстро просунул в окно всю руку, крепко словив его за глотку.
Сигарета упала на сидение между его ног.
- Тише… Не дергайся, а то ненароком сверну.
Парень стиснул руками руль и изо всех сил вдавил педаль газа в пол, машина рывком дернулась вперед, собираясь меня увлечь за собой.
Рука резко ударилась о раму стекла, в суставе хрустнуло, и я разжал пальцы.
И без того трухлявые ткани порвались натянутой парниковой пленкой, лопнули, выпустив на поверхность кривую багровую змейку. Обезболивание не дало мне понять сломана ли рука. В ушах зазвенело от накатившего бешенства, и я обернулся вслед пыльному облаку уезжающей машины, брызнув слюной прокричав:
- А ты никуда не поедешь!!!
И сделав взмах рукой с зажигалкой, выдернул из крохотного огонечка клубящийся огненный шар, метко послав его прямо под днище машины.
Я не перестарался: «Мазда» взвилась в воздух, будто под ней разорвалась взрывчатка, ударилась передним бампером об асфальт, с фонтанирующими искрами битого стекла и скрежета смятой решетки, опрокинулась на крышу, едва не зацепив только что тронувшуюся со светофора «Скорую». Вгрызшийся в брюхо «Мазды» огонь всполохнул ярче, и разорвался слепящим фейерверком, объяв переливающимся пламенем машину целиком.
Пока прохожие с криками и воплями рассыпались по тротуару, ломясь в близлежащие и совсем им ненужные магазинчики, а водители объезжали горящую машину или пытались подать назад, я, неся над головой огонь, как говорящего попугая, подошел к автомобилю первого зазевавшегося водителя, и коротко бросив «вон!», уселся за водительское сидение, проводив разгневанным взглядом Всевышнего хозяина новенькой «Skoda Octavia», торопливо выпрыгнувшего из соседней дверцы. После чего под проигрыш «You Sping Me Round» в исполнении «Dope» я дал полный газ, с визгом покрышек рванувшись вперед, а, проезжая мимо догорающей «Мазды», устроил финальное шоу. Огонь, поднятый в небо от одного движения, воссоединился в колоновидный фонтан метра полтора в обхвате, и, будто серебристой пыльцой, бросающий на дорогу и тротуар слепящие искры, взвихрившись на три-четыре метра, в своем апогее раскрылся огненным пятилепестковым цветком тюльпана… Видела бы меня Лили…
Странные у меня всё-таки размышления...
читать дальше

Огонь повсюду – огонь везде! Мои глаза видели только его: он рвался, бурей закручиваясь вверх с ладоней поднятых рук, стекал остатками машинного масла с плеч, и клочья одежды липли к телу, не давая пламени угаснуть. Треск огня и вонь собственного горелого мяса рождали панический ужас. И я пытался бежать, сорвать с себя остатки одежды, сбросить, избавить от огня, выдрав его жгучие щупальца вместе с невероятно сильно стягивающей кожей, но пламя бежало за мной, обгоняя страх. Страх - не боль…
Сердце билось короткими, но мощными, рывками, будто старалось поскорее покинуть внезапно обременившее ее тело. Я отчаянно тянул носом и ртом разогретый безвкусный, лишенный всяких запахов, воздух, но не мог им надышаться…
Она была везде, в каждой клетке тела, вгрызаясь до самых костей тысячами зубов, втыкая их под корень и унося обратно с собой шелковые нити ожогов…
Она звала меня вырваться из плена, но руки и ноги упирались во что-то узкое, тесное, тянущееся и непреодолимое... Я бился и она росла с каждым ударом, просто прикосновением, кислотою обливая ладони и колени…
Я не понимал: сплю ли я или это реальность. Я воспринимал только черноту и явственно ощущал потребность и невозможность вздохнуть…
Когда я дергал обугленную футболку и рвал кожу вместе с ней, огонь слетал, как стекает оплавляющаяся с куклы пластмасса, и снова полз за мной раненным зверем, чтобы, коснувшись, с его неистовством взлететь вверх огнями рождественской елки, вгрызться веще пульсирующую сердцевину, и с каждым проникновением игл-клыков, распыляя в труху показавшиеся лучевые кости на которых не затухал алый пепел. Огонь метался вокруг и полосовал непредсказуемыми зигзагами, прогибался и выгибался трехцветной радугой племени, взрывался бенгальскими огнями, вздымался и опускался волнами, так же бестолково и хаотично, как я, пытающийся от него избавиться и, словно рой ос, привлекая еще больше, пока не увидел Их…
Слезы пересохли слезы, огонь опустился марлевой повязкой на грудь, затлев прожигающим сигаретным пеплом, и ужас отступил - я увидел причину. Они рассыпались по пригорку, не зная когда и куда бежать, так и застыв черными шахматными пешками, вылупив глаза…
И что-то надорвалось, порвалось во мне… Огонь выбрал цель, мокро и горячо сочась из шнуровки вен, выдавливаясь из-под кожного покрова, стекая по рукам и ногам кольцами шипящих змеиных тел. Дым и копоть разлетелись в стороны, будто сильный ветреный поток ударил сверху вниз…
Кровь остыла, потеряв кипящий поток внутри себя, сердце замедлило ритм, мышцы сжались, и я загадал: так сильно, как молятся о спасении собственной жизни, так сильно, как желают чужой смерти… Огонь вернется, огонь заменит волосы и кожу, вытеснит кровь, оставит прах от прочности костей – он станет мной, поглотив… Я и сам был готов отдаться ему… Но прежде!.. Только одно желание вдруг стало самым ценным и значимым… ОНИ… ИХ… За НИМИ…
Пальцы коснулись шва. Холодного, почти ледяного, четко и ровно идущего вдоль… Ногти заскреблись, пытаясь проникнуть между его крохотных спаянных выступов ребер… И я был готов закричать, понимая, что глаза открыты, я вижу перед собой ночь, но где-то в промежутках сна продолжаю гореть.
Огонь везде!.. Я и есть ОГОНЬ…
Пальцы, словно по клавишам пианино, бежали вверх, за голову, точно по шву… И я уже не верил, ослепленными вспышками и собственным страхом, внезапно накатившим из той черноты, когда ноготь указательного пальца, подцепил продолговатую плоскую кнопки, втиснувшись в образовавшийся зазор и я одним движением ужаса разорвал темноту на две части…
В глаза ударил дневной свет. На пол рассыпались с металлическим звуком маленькие шарики… Закатились под… Я вскочил, сразу ударившись обо что-то прочное и холодное лбом, и опустился на локти, только теперь осознав, что всё это время лежал…
Лежал я и теперь. Легочные мешки жадно качали воздух, с сипом и свистом выдыхая его обратно. От боли и жара разрывалось всё тело. Надо мной нависал длинный колпак с двумя лампами внутри, закрытые полки ящиков, невысокий свод белого полка из стеклопластика… Периодически подбрасывало и резко качало из стороны в сторону, будто ребенка в люльке нерадивой мамашей. Не в состоянии отдышаться и унять пульсацию в горле, я повернул голову направо и увидел два кресла с кожаной обивкой, жесткими подлокотниками и поднятыми сидениями, заклеенными узкими белыми лентами небольшие окошки, закрытый вещевой ящик на сдвигающийся боковой двери. Машины. Я еду!..
Повернул голову налево, и увидел открытые полки со скатанными и убранными на верхние полки одеяла, различные приборные щитки закрытые щитком из стекла, вещевые ящики с подсветкой, кюветы для мелких вещей, мешки для прокачки воздуха, аппараты для ЭКГ, и прочие мне незнакомые реанимационные наборы… Над головой покачивалась капельница с прозрачными полыми трубками…
- Яй!!! – это всё, что я смог родить в тот момент, выдергивая руки из мешка.
Мешка для транспортировки трупов!!!
Я умер что ли?!!
Машина «Скорой Помощи» начинала увязать в утренней пробке, судя по всему так нечасто образовывающихся в этом заунывном городке. Возможно, впереди какая-нибудь авария… И я, десять-пятнадцать минут спустя, покашливая и сипя продымленными бронхами, с ознобом сидел на каталке, застегнув ноги в черный мешок, лопая одну за другой таблетки анальгетиков всех подряд, особенно налегая на «Пантопон» и «Анальгин» (покопавшись в так неосмотрительно оставленном чемоданчике «Скорой», я отыскал более серьезные обезболивающие в виде морфия и промедола: и сразу сделал тройку из 3 кубиков морфина, к с частью найденного двухпроцентного промедола – 2 кубика и ампулу димедрола), и безрадостно играл с рыжими пристяжными ремнями, то застегивая их на поясе, то отстегивая. Одежда сгорела. То, что я мог видеть – это сошедшую кожу с ног, части живота, часть грудной клетки, немного на плечах, с рук по локоть практически полностью, а там где не сошла, на месте лопнувших пузырей и обрывков эпидермиса, образовались рубцовые ткани - восстановление не спешило. Она просто отвратительно воняла, образовывая струпья из спекшийся крови, вдобавок они болезненно чесались, иногда шелушась пластинками перхоти, и я стряхивал ее на пол. От волос тоже мало чего осталось – пузырчатая черепушка Фредди Крюгера, наверное. Внутри все жгло и стонало от полученных ожогов с первую по третью степени. (Повезло, что не были обожжены глаза и дыхательные пути.) А правую сторону груди венчало два затягивающихся разрывных отверстия, ставших больше похожих на содранную болячку внушительных размеров…
Был бы человеком - давно умер, если не от пули, так от ожогов… Не от них, так от последующего некроза больше части тканей…
Страшно хотелось пить и при этом отвратительно мутило. Язык прилип к лишенному влаги небу и теперь напоминал забытое в топке тлеющее полено… Воздух вырывался с тяжелом глухим свистом…
Мысли не продвигались дальше фразы «но всё-таки я жив», и я не знал, что делать.
События до выстрела Шерон я помнил отчетливо (или это я полагал?), а после всё затуманилось. Меня не интересовало: снесло ли меня, стоило выпустить первую порцию огня - я думал о том, почему они меня оставили перед домом Роуг, а сами умотали. С места преступления, между прочим. Если Шерон меня пристрела, воскреснуть я не мог, значит, был жив, а если так, то как же они, моралисты долбанные, могли оставить меня подыхать?..
Роуг переступит через умирающего, в этом я не сомневался, но Бобби. Это сердобольное дитятко и крыску, которую переехал велосипедист, реанимировать попытается… Как насчет Бобби?.. А как насчет меня?!.. К чертям их всех, меня снова взволновало другое…
Огонь стремился ко мне… КО МНЕ…
Бобби не смог его даже приостановить – лед, не успевая нарастать, таял на лету, превращаясь в пар… Еще немного и от самого Бобби мало чего осталось бы, он оказался просто вынужден постоянно вырабатывать лед элементарно для себя самого, как песчинка, попавшая в глаз, вынуждает работать на слезную железу – это в результате его защитных механизмов всё крыльцо оказалось залито водой…
Тогда стремления огня не могло не быть – я был облит горючим...
Однако в этот раз, горел я не хуже: более того я видел, как он «подбирается» ко мне, словно живой, будто что-то его тянуло…
Может, начинается паранойя?..
Тогда огонь не успел прожарить меня до костей – я остался жив (не должен был! Не должен!!!) . Почему и благодаря чьим усилиям я не знал: не знал я даже, был ли мертв или меня нашли без сознания, но с бьющимся сердцем… В одном я был уверен точно, и молчал прочно: после того, как Том Берджерс и его дружки облили бензином пополам с машинным маслом и подожгли от Зипповской «Smart Aces Sapphire» (с ней в руке меня и нашли Архангел и Мунстар) там, в заброшенном сарае на окраине города, огонь стал вести себя со мной по-другому.
Без тени зазнайства, но «Пиро» - это не искусство управление огнем, это легкий контроль небольшого пламени в виде умения зажечь затухающий костерок или прикурить сигарету на ветру – баловство, уровень детских фокусов… Как и большая часть сил мутантов… «Пир» же после огненного алтаря стал лучшим другом Огня! Я мог творить с ним что угодно без каких-либо дополнительных усилий с моей стороны, будто лепил мягким пластилином… Со временем искусство преодолела сила, но какая!..
Что будет со мной?..
И, кажется, теперь я начал расплачиваться за крепкую дружбу с ним… Мой молчаливый окрик «почему?!!» так и оставался без ответа…
Так или иначе, в городе нельзя было оставаться. Как только я сбегу из «Скорой» до полиции быстро дойдет новость, что зачинщик Армагеддона местного разлива, жив, так что меня сразу пустят в розыск… Тяжело придется… Плюс был в том, что я знал Куда бежать и к Кому. Нет, не в «Нантакет», я собирался в «Вермонт», что так благоприятно расположился трех с половиной часах от «Албании»… Только условия моего пребывания там будут иными, чем разрушившиеся с «Людьми Икс»… Я нагнулся и принялся рыскать по всей машине в поисках запасного комплекта докторской одежки – этот вариант лучше, чем полный хорошо прожаренный голяк, расхаживающий по улицам. И скоро мои поиски увенчались успехом. Полный боекомплект, правда, великоват, но я затянулся потуже, чтобы брюки не потерять, а рубашку просто запахнул….
Дождался очередного светофора и спрыгнул из машины, резким рывком открыв задние дверцы «Скорой». Спрыгнул я практически на капот красной «Mazda Xedos», и молодой водитель ударил по тормозам без того стоявшей машины, инстинктивно вдавившись спиной в кресло. Да, я бы согласился с его истерическим решением: забавно видеть ходячий труп, от пояса завернутый в юбку-простыню с чемоданчиком в руках, который, белозубо улыбаясь, идет к тебе широким уверенным шагом вполне живого бизнесмена. Но меня интересовал не водитель, а то, что он зажал зубами во рту. Бычок ярко раскуренной сигареты. И даже просыпающаяся боль ожогов не могла сравниться с нарастающей ломкой наркомана при виде близости гипнотического огня. Продолжая сканировать бортовую панель голодным взглядом, я обошел машину по правой стороне, уверенный, что водитель не только не тронется с места, но и не сомневающийся, что он даже шелохнется. И постучал обугленными костяшками в стекло водителя, оставив бурый водянистый след:
- Хэй, приятель, стеклышко-то опусти. Разговор к тебе есть… - прохрипел я, тяжело дыша.
Из-под дрогнувших в улыбке черных губ показались белые осколки сомкнутых зубов.
Взглядом я удерживал пепел на его сигарете алым, в конце концов, парень мог бы и отказаться, и тогда мне пришлось бы раздувать огонь из пепла, для его же блага его сговорчивость.
Молодой человек неуверенно опустил окно и сразу отстранился, из глубины салона испугано палясь на меня, словно всерьез опасался, что я просочусь в машину через окошко, будто T-1000 из второго «Терминатора».
- Зажигалки не найдется? – я сам чувствовал фальшь и дрожание в подсевшем от перевозбуждения голосе.
Молодой человек быстро кивнул, и вытащил из бардачка полупрозрачную рыжую зажигалку, заполненную лишь на треть. Ладно, сойдет и такая.
Я с видом робкого и рассеянного пострадавшего просунул раскрытую ладонь в машину.
От руки пахло паленной и мокрой кровянистой кожей.
Парень постарался не измениться в лице, даже дружелюбно улыбнуться и побыстрее передать зажигалку, краем глаза следя за светофором. Но дожидаться я не стал, вырвав ее из трясущейся руки и немедля выбив кремнем бойкий огонек.
Отлично. Это немного успокоило, и почувствовал себя уверенней. И все-таки мне по-прежнему был необходим транспорт…
Светофор переключился на «зеленый».
Глаза поймали его резкое движение к коробке передач.
Вот уж вряд ли!..
Позади раздались протяжные гудки машин.
Но утопить педаль газа парень не успел. Я быстро просунул в окно всю руку, крепко словив его за глотку.
Сигарета упала на сидение между его ног.
- Тише… Не дергайся, а то ненароком сверну.
Парень стиснул руками руль и изо всех сил вдавил педаль газа в пол, машина рывком дернулась вперед, собираясь меня увлечь за собой.
Рука резко ударилась о раму стекла, в суставе хрустнуло, и я разжал пальцы.
И без того трухлявые ткани порвались натянутой парниковой пленкой, лопнули, выпустив на поверхность кривую багровую змейку. Обезболивание не дало мне понять сломана ли рука. В ушах зазвенело от накатившего бешенства, и я обернулся вслед пыльному облаку уезжающей машины, брызнув слюной прокричав:
- А ты никуда не поедешь!!!
И сделав взмах рукой с зажигалкой, выдернул из крохотного огонечка клубящийся огненный шар, метко послав его прямо под днище машины.
Я не перестарался: «Мазда» взвилась в воздух, будто под ней разорвалась взрывчатка, ударилась передним бампером об асфальт, с фонтанирующими искрами битого стекла и скрежета смятой решетки, опрокинулась на крышу, едва не зацепив только что тронувшуюся со светофора «Скорую». Вгрызшийся в брюхо «Мазды» огонь всполохнул ярче, и разорвался слепящим фейерверком, объяв переливающимся пламенем машину целиком.
Пока прохожие с криками и воплями рассыпались по тротуару, ломясь в близлежащие и совсем им ненужные магазинчики, а водители объезжали горящую машину или пытались подать назад, я, неся над головой огонь, как говорящего попугая, подошел к автомобилю первого зазевавшегося водителя, и коротко бросив «вон!», уселся за водительское сидение, проводив разгневанным взглядом Всевышнего хозяина новенькой «Skoda Octavia», торопливо выпрыгнувшего из соседней дверцы. После чего под проигрыш «You Sping Me Round» в исполнении «Dope» я дал полный газ, с визгом покрышек рванувшись вперед, а, проезжая мимо догорающей «Мазды», устроил финальное шоу. Огонь, поднятый в небо от одного движения, воссоединился в колоновидный фонтан метра полтора в обхвате, и, будто серебристой пыльцой, бросающий на дорогу и тротуар слепящие искры, взвихрившись на три-четыре метра, в своем апогее раскрылся огненным пятилепестковым цветком тюльпана… Видела бы меня Лили…
@темы: зарисовки
Молодцом!
Катенок.
Не догоняю, правда чем имно...
«Вермонт» оказался типичной провинциальщиной – он будто бы затерялся во времени посреди светлого леса, а там где он отступал, проседала равнина, чтобы через сотню-другую метров снова подняться плоскими куполами холмов, окутанной пушистой шубой вновь уходящего за горизонт бесконечного леса. Это уютный, скромный городок с крошечными церквушками и часовнями, одно или двух этажными домиками, смотрящими друг на друга через узкие полоски дорог, обильно перечерченные пешеходными зебрами, с аккуратно вымощенным брусчаткой тротуаром, обрамляемым коротко выстриженной травой и низкими переплетающимися ветками старых деревьев, слегка притемняющий от солнечных лучей этот зеленый городок. Возможно, он бы напомнил мне «Албани», но по красоте и умиротворенности вряд ли мог с ним сравниться. Наверное, здесь сказочно бывает в сентябре. Что ж, это была идиллия американской глуши…
Но мне на это было глубоко начихать. Постоянная работа сердца взахлеб, жажда и тошнота медленно, но уверенно сводила с ума. Действия обезболивающих закончилось, а из-за моих частых смен транспортных средств по дороге сюда, я где-то оставил чемоданчик «Скорой Помощи», и в моей последней машине, не было ничего, что могло помочь. Даже свободная одежда мучительно натирала кожу, цепляясь за нее и от резких движений срывая ее кусками. Боль становилась неотъемлемой частью моей теперешней жизни, но она же снизила порог чувствительности – через эти три часа езды сделав ее одинаково сильно и притупленной во всей поверхности тела. Плюсом мне стало отсутствие токсического периода, малокровия, инфекции, потому, что скорость регенерации позволила содержимым пузырей во многом всосаться обратно, с приятным зудом сходили струпья и корки, по краям подживали ожоги, оставляя после себя новую розоватую кожу. Подобный ход событий обнадеживал.
Остановившись перед ближайшим домом, я уточнил относительно того адреса, что указал мне мой снежный знакомый в «Калгари». Мужчина, боясь и желая поскорее закончить разговор, промямлил нечто вроде, что такого адреса здесь нет. Но, скорее всего мне нужен один дом у озера, он стоит особняком, и ехать придется по колдобистой заброшенной дороге через лес на северо-восток отсюда около получасу, но та дорога меня непременно выведет на дом. Впрочем, местный выразил сомнение, что там кто-то вообще живет. Мне не было дела до его теорий, но почему этот гламурный блондичик выбрал столь глухое место для проживания – я никак не мог ответить. Вероятно, еще и головная боль запутывала ход мыслей. Я спросил, нет ли здесь поблизости аптеки, но местный мужик ответил, не забывая опасливо коситься на меня взглядом сочувствующего смертнику, что это на другом конце города, ближайшая закрыта на ремонт, а соседняя с этой ближайшей не работает потому, что ее единственный аптекарь заболел. Здорово! Похоже, мне предстояло сдохнуть в этой деревне! Я молча кивнул, и забрался обратно в джип, выруливая в указанном направлении – здорово, ну, по кочкам добрых полчаса прыгать. Дал газу и пропыленный «Range Rover II» с визгом колес дернулся вперед, оставляя в облаке пыли перепуганного провинциала. Хотелось верить, что у хозяина дома найдется пару таблеточек аспирина – это единственно о чем я думал и мечтал в тот момент – сожрать упаковку и забыть долгим сном… Желательно сразу на неделю… Или две…
Ну да, мужичок оказался прав, дорога и впрямь была старая, размытая дождями и уже сильно переплетенная корнями деревьев, так что джип прыгал на ней так, что я умудрился пару раз укусить себя за кончик языка, но в плюс ей было то, что она, поднимаясь всё выше, не сужалась и не терялась из виду, даже за резкими поворотами. И вот когда уже головная боль достигла состояния устойчивой тошноты и по новой началась лихорадка, дорога вдруг резко улучшилась – никаких ухабов, ям, корней, камней и упавших веток – она стала ровнее и точно укатанней, внезапно расширившись сразу на две полосы, и за подъемом последовала горка, спустившись с повизгиванием тормозов, я, наконец, увидел озеро! Это было именно озеро – не болотце, не пруд – идеально овальной формы, чистое, глубокого синего цвета с легкой золотистой рябью на поверхности, в которое смотрелось голубое в пухе высоких белоснежных облаков беспечное летнее небо. А вдоль пологих песчаных берегов высились ароматные цвета черного изумруда ели. Просторный двухэтажный дом, я бы сказал скандинавская стилизация, из деревянных брусьев стоял у самой воды, ломаной змейкой от него спускалась лестница, ведущая к небольшому причалу с привязанными лодками. Я ехал вдоль берега озера, постепенно приближаясь к дому, росшему прямо на глазах – то, что из далека им казалось, на деле оказалось едва ли не поместьем, пусть на слега старомодный, провинциальный лад. Серая остроконечная крыша с несколькими чердачками, позволяющими выйти на нее, и нежно коричневое с оттенком розового, теплое живое дерево. Я слышал громкое пение птиц и шелест тяжелых косматых хвойных веток, постепенно окунаясь в такие же светлые и теплые воспоминая о собственном доме, когда не было еще Пира, Людей Икс – ничего этого – только ветер в кронах и моя сестра, даже боль будто бы становилась меньше… Какой простой тогда представлялась дальнейшая жизнь…
Подъехав к дому, я отметил открытые настежь окна, что сразу привело меня к выводу, что дом не просто обитаем, но и на данный момент там кто-то есть. Почему-то слово «кто-то» ассоциировалось только с одним человеком. Оставив машину неподалеку и по достоинству оценив выкладку из приглушенно сине-серых тонов мозаику из многоугольных камней, с фронтальной стороны дома обозначающих высоту берега, я неторопливо поднялся по каменной лестнице с деревянными поручнями перил, отстукивая каждый новый сегмент коркой черно-бардовых костяшек, оставляя после себя клейкие красноватые следы, пока не поднялся на веранду к входной двери. Она была привычно деревянной с двумя створками из очень светлого дерева, а над ней возвышались, словно ветви древнего дерева или переплетенные рога какого-то диковинного оленя, странное объемное украшение, упирающееся, или подпирающее, козырек крыши первого этажа. Стены были с такими большими и просторными окнами, образовывающие полукруг, что казались полностью стеклянными, с внутренней стороны зашторенными струящимися складками легкой подрагивающей от небольшого сквозняка тюли с вплетением желтоватых волокон утяжеляющего льна, прикрепленной к едва заметному карнизу. Над головой справа и слева мелодично отзвонили прозрачные трубочки сосулек, вплетенных в ловушку ветра, такую же золотисто-туманную, как и само притихшее озеро, окунувшееся в черную синь с уходом солнца за облака. Я ухватился за ручки, потянул их на себя, не сомневаясь, что двери не заперты. Они беззвучно отворились. Ветер, будто только и ждавший этого, пахнул в лицо свежестью нового дерева с тонким, сладковатым привкусом незнакомых мне духов – то ли фруктовый, то ли цветочный запах. За спиной ловушка задрожала на невидимых нитях, и палочки забились сильнее, сливаясь в единую переливающуюся трель. Я автоматически поднял ногу повыше, предполагая порог, но его не оказалось, и я с силой неприятно стукнулся пяткой о паркет. Скорее всего, бук. Ну и дела! Дом изнутри оказался по музейному просторен и так же холодно строг – дело было даже не в идеальной чистоте и расставленности минимального количества вещей и предметов – это была нетронутая идеальность в целом, во всём абсолютно. Абсолют в своем первозданном виде!.. В таком доме скорее не жили, а сдавали его под съемки романтических сцен для мелодрам или для слезливых девичьих клипах, когда длинноногая и, непременно, с длинными развевающимися темными волосами, завернутая в легкие шелка, красавица, босыми ногами, практически на мысочках, скользит по полу, а эта воздушная тюль тянется за ней, как королевская мантия… Что-то мне подсказывало, что здесь нет аспирина… По определению – в музеи не может быть аспирина – это же не аптека!..
Я вышел на середину вытроенной полукругом светлой гостиной в серых, желтых и чуть розоватых приглушенных тонах, и осмотрелся. Никого. Поднялся взглядом по затейливой, но очень легкой, светлой лестнице на второй этаж – то же самое. Пусто. Облаков стало больше и в гостиной потемнело. Почему-то пришла мысль о дожде. Сам не зная зачем, я поворотился, чтобы закрыть створки дверей. Когда инстинкт заставил меня вздрогнуть и резко развернуться – будто тень отделилась от стены второго этажа и промелькнула куда-то вправо. Я поднял зажигалку повыше, большим пальцем, готовый повернуть колесо. Облака или здесь кто-то есть?
- А кстати, хозяева дома? – в продолжение своих мыслей, я высказал первое, что пришло в голову, - хозяева? Ау?.. Отзовитесь… К вам гости пожаловали…
Я стоял, прижавшись лопатками к двери, обозревая перекрестья массивных балок под высоким потолком. Дверь за спиной – это всегда приятно. Приятно, потому, что надежно – если хозяева не будут рады меня видеть – у меня еще останется возможность по быстрому свалить отсюда…
Тень обрела человеческую сущность, с одной из балок, акробатически прыгнув сразу через две таких же, поверху с середины гостиной переместившись ближе к лестнице на второй этаж. Я насторожился, чувствуя, как начинает сипеть струйка газа в воздухе. Существо перекувыркнулось, как на турникете, так и повиснув вниз головой, явно уставившись на меня. Больше оно не двигалось.
- Ээээ, привет… типа… Мне нужен Петро… Он здесь?.. Живет… То есть, он сам дал мне этот адрес… - я сделал несколько шагов от двери, вытягивая руку с зажигалкой вперед, умоляя себя не выдавить из нее весь газ, но зверек молчал, как-то глупо качая головой.
- Ты вообще понимаешь меня?.. Эй… как там тебя… Блин… Во попал, - буркнул я, вместе с проступающим в дом светом, двигаясь навстречу покачивающемуся существу.
Теперь он больше напоминал большую летучую мышь, только без крыльев.
Я прошел половину комнаты и остановился.
Действительно, стоит ли идти дальше, если это существо не жалеет разговаривать, а Петро здесь явно нет. Наврал ли он мне про адресок?.. Если да, то зачем? Какой смысл?..
Я поморщился, солнце коснулось щиколоток ног, и я почувствовал ее обжигающее воздействие на без того обгорелой коже…
Да к чертям! Какого я приехал?!! Что б с эти гамандрилом разговаривать? Да больно надо!.. Пошли они все!
Пламя вырвалось из зажигалки без моего желания, затлев гибким вертлявым язычком, когда зверек вдруг оскалился, показывая кривые желтые зубы, как аллигатора и сверкнул кошачьими глазами на меня.
- А?
Я скорчил гримасу отвращения, забывая, что и сам выгляжу сейчас не лучше.
Дверь внезапно распахнулась настежь, дернутая за ручки с такой силой, что чуть не слетела с петель, я крутанулся на месте, готовый прыгнуть в сторону и выпустить огненный факел… И тут же парализовано замер. В парадную влетела огромная зверюга, даже не зверь – оборотень какой-то, передними, то ли лапами, то ли когтистыми ручищами, ступая на идеальный, абсолютный, буковый паркет, обнажив пасть полную заточенных кинжалами зубов. Я рта еще не закрыл, когда зверюга подняла косматую голову и зарычала – получилось странно – то ли боевой клич, то ли боевой крик, то ли рык.
- Чё за хреее…
Последний слог я не выговорил, по руке, точнее по пальцам что-то ударило, хлестнуло больно, как кнутом. Я изумленно вскрикнул, но обернуться не успел, когда зверь у входа, разодрав идеальный паркет, с утробным ревом стартанул в мою сторону. Зажигалки в руке у меня больше не было, проклятая макака выбила ее из руки, но часть пламени я успел перехватить, не целясь, бросив огненный шар в сторону зверя, приготовившегося к финальному прыжку. Краем глаза я увидел, как он всё-таки умудрился ловко отпрыгнуть в сторону, и крайне неуклюже наскочить, опрокинув персиково-дымчатый диван, избежав попадания файербола, но потеряв запас набранной скорости. Уже не думая о нем, я развернулся к макаке, но ее и след простыл, только тень мелькнула вверх по ступенькам лестнице.
- ТВАРЬ!!! – рявкнул я вдогонку, и, вынимая из брюк запасную зажигалку, со всех ног припустился к двери в конце гостиной, слыша за спиной, как зверь, разобравшись с помешавшим ему диваном, скакнув гигантским , бросился за мной.
Дверь, дверь – в соседнюю комнату, может, на кухню, может, в кладовку, в бассейн – куда угодно! Только бы в ДВЕРЬ!!! УСПЕТЬ!!! Такой марафон на такой скорости я еще не бегал. Я не видел, не знал, но зверь был так близко, что я почти чувствовал каждый удар его огромных лап об пол, слышал его храпенье над самым ухом, отчего ужас стягивал кожу вдоль позвоночника. МАМА!!! Я высек пламя, на бегу выращивая из него искрящийся поток и тут же скручивая его в огромный шар…
– БЫСТРЕЙ!!!
- Ауууу, - я выбил с кашлем сип из легких, еще с трудом понимая обо что я ударился, куда попал и где зверь.
Пальцы инстинктивно сжались, но зажигалки в них не оказалось.
Выронил?..
Черт!!!
Пальцы едва удерживали остатки хвоста кометы в полусжатом кулаке, огонек едва тлел и был готов потухнуть в любую секунду.
Над головой раздался глухой и при этом очень сильный удар - ворох осколков разбитого стекла посыпались на шахматно окрашенный в темно-шоколадные и светло-бежевые цвета паркет. Рядом со стойкой из золотистой березы стояли два высоких барных табурета…
Значит, всё-таки кухня…
Из окна на мини-комод выпрыгнул зубастик, нарочно сталкивая с него на пол приправы, и опять смачно улыбнувшись мне.
- Ну нет, не теперь… - откашливаясь и сдерживая чих, прорычал я, отыскав взглядом зажигалку под один из табуретов.
Собрав силы, понимая каким болезненным будет рывок, я дернулся вперед, раскрыв ладонь. Жар перекинулся на все тело, но ярость оказалась сильнее закипания крови.
Макака гадко хихикнула, и только хлыст стрельнул в воздухе – через долю секунды зажигалки под опрокинутым табуретом не было.
- Какого хрена…
Скривившись от крошащей скелетную основу боли, я поднял мутные от слез глаза, и увидел, как он ловко с прищуром шулера крутит между пальцами зажигалку. Мою зажигалку!
Да чем же?..
- Хватит!!! – под ладонью огонек не успел затухнуть, и я метнул его весь без остатка, разбивая на десятки искр, вверх, прямо на крышку мини-бара, на которой по-собачьи усевшись, ликовал прыткий звереныш.
Получив по лицу облаком тлеющего огня, макак запищал, завизжал, запрыгал, закрутился вихрем на месте, уронил лампу с соседней стойки, ослепше заметался, пятясь, опрокидывая и с неимоверным грохотом роняя на пол кухонную утварь из раскрывшихся от его толчков створок шкафа. Последними полетели бокалы, сорванные с подставки.
- А теперь отдай, - я ухватился одной рукой за крышку бара, распарывая себе ладонь битым стеклом, и рывком поднялся, ощущая, как позвоночник ломается под ударом новой волны огня, но всё совершенно зря, потому, что проворный зверек отбросил зажигалку в сторону двери, и сразу скакнул обратно в окно, с жалобным воем унося за собой сноп искр.
- Ну сейчас ты у меня получишь, гаденыш!!! – в догоревшем дверном проеме дымился изрядно потрепанный и подпаленный получеловек-полузверь.
Он теперь стоял уже на двух ногах, длинными штыками когтей уцепившись за дверную коробку, но, судя по обезличенному взгляду и рыжей лохматости в сочетании с огромным ростом и напряжением перекачанностью стальных мышц, человеческого в нем было мало…
Он стоял прямо на зажигалке, из разломленного пластика которой текли прозрачные струйки бензина.
Я неуверенно посмотрел по сторонам – что за кухня – ни одной зажигалки, ни одного коробка спичек…
Плохи мои дела… Совсем плохи…
Хотя один туз в моем рукаве еще был. Последний. Работал нечасто, времени на подготовку занимал много, но другого выхода для себя я не видел. Рискнуть стоило!..
Жар активизировался, будто живое существо зародилось внутри меня, замещая каждую клетку тела огненной частичкой пламени, разгоняя температуру до предельно переносимой, я и не заметил, что стою с закрытыми глазами…
По горлу поднималась смолянистая кипящая волна и стекала обратно в глотку…
Голова… мозг… СЕРДЦЕ…
Я открыл глаза, но кроме подвижной красной пленки ничего не увидел. Я чувствовал, что улыбаюсь, сгорая от пламени, рвущегося наружу, но которого в реальности не существует – я горел без огня.
И это не было иллюзией – температура последовательно и стремительно возрастала на каждом из четырех кругов, увеличиваясь по мере отдаления от меня. Видеть в такие моменты я не мог, так что компаньон для контроля за поражаемой площадью и эффектом мне бы не помешал, но, так или иначе, зверь передумал соваться в эту искусственную топку!..
Именно! Что и требовалось доказать - никакому зоопарку меня не остановить!.
… Ну разве, что недурственному телепату или телекинетику… Коих здесь НЕТ!!!
По полу послышался торопливый стук каблуков, сопровождающийся нарастающим высоким криком:
- Господи, боже ты мой! Вы что там готовите?!.. Дом решили спалить?!.. Оставь вас, идиотов, одних…
Стук резко прекратился. Каблуки стукнули совсем близко.
- Вашу мать!!! Это еще что?!!
И вот теперь мои глаза открылись окончательно – туман в голове развеивался, как от порыва очнувшегося полевого ветра. Я стоял, облокотившись обеими руками о крышку бара, а вокруг меня, будто многослойная аура, рябил раскаленный воздух. Как же я жалел свою разнесчастную кожу в тот момент!.. Зверь немного подался назад из проема обратно в гостиную, впрочем, теперь это уже вряд ли было связано со мной - его место заняла рассерженная девушка-гот. Бросив на пол пакеты с продуктами, она пристально и детально осматривала безобразие на кухне. Общее безобразие, исключая меня…
Она вообще меня-то видела???
- Это не мы… - голос за спиной явно не мог принадлежать зверю, уж очень тонким и заискивающим он был.
- А мне насрать!..
У!.. Крутая…
От пекла рябило в глазах и опять очень сильно хотелось пить…
Она фыркнула, резко вскинула руки, вытянув их перед собой, впервые за всё время нахождения на кухне, заметив меня, окинула мимолетным и очень недобрым взглядом, и столь же стремительно ударила в ладоши.
От неожиданности я чуть не влез на полку, задом вдавившись в ящик так, что ручка едва не отпечаталась на нем.
А за ее с виду нелепыми действиями последовала ошеломляющая развязка - мощный перекрестный водяной удар из обоих кранов с холодной и горячей водой, прямо в лицо. Да с таким напором, что я чуть не захлебнулся, отплевываясь, заслоняясь руками, уворачиваясь, сгибаясь и не в силах избавиться от водяных потоков – било так, будто я попал под пожарный брансбойт - куда бы я не бросался, как бы не изворачивался – смешанные потоки воды били по лицу, смывая, обжигая и замораживая оставшиеся лоскутья кожи, не давая сделать вдох.
- Хва… да… хва… тит…
Зверь обрадовано рявкнул и прыгнул в кухню, тисками пальцев ухватив меня за горло, выдернул из водяных потоков, и со всей силы, швырнул на разделочный стол, чуть не разломив его пополам. Послышался хруст крышки и грохот сброшенных мною кастрюлек и чашек.
Потоки воды ослабли в тот же миг – теперь она миролюбиво лилась в раковину, как льется, когда неспешно и лениво чистишь картошку к обеду…
Пальцев зверь не разжал, но сдавил сильнее, прокалывая и чуть надрезая кожу от шеи к позвоночнику…
Как ручеек льется…
КРООООВЬ…
В глазах вспыхнуло яркими малиновыми мазками, в доли секунды слившись в единое алое пятно экрана, мерцающего желтыми всполохами молний. От боли в спине и прокатившихся лихорадочных судорог по поверхности кожи, я сделал единственный жадный вдох, перед тем, как зверюга полностью пережала трахею. Руки рефлекторно вцепились в его запястья, но разжать такие тиски было не по силам любому, даже самому сильному человеку… Как оказалось и мутанту тоже… А второй раз финт с прокалкой помещения не пройдет…
- Ну что, шашлычок, тебя нарезать или так сожрать?!! – из клыкастой пасти влажно пахнуло в лицо кисловатой горечью нагулянного аппетита, и я подумал, что с такими челюстями, он, действительно бы мог мне голову откусить.
Ноги забили по столу, скинув оставшиеся две кастрюли. И те глухо и пусто загремели, раскидывая пол полу блестящие ртутными волчками диски крышек. Пригвожденный, я задергался, извиваясь, как уж крутится на разогретой сковородке, но сил не то, чтобы сопротивляться – просто двигаться - почти не осталось. Мышцы становились непослушными, вялыми, слабея и наливаясь неподъемной тяжестью, с каждой новой секундой всё меньше и меньше слушая затухающее желание высвободиться…
Кровь тепло стекала на плечи, от рывков мелкими обесформленными каплями разбрызгиваясь по рукам…
- Теперь как со специями готовить или хватит соли? – он улыбался хищным оскалом домохозяйки, потрошащий помидор, предварительно сняв с него кожицу.
Освободив одну руку, он быстро перехватил с верхней полки набор приправ, сыпнув их сразу все на шею… Вселенная боли разорвалась в глазах, казалось, пересохшие на много дней слезные железы выплеснули ослепляющий водопад слез, я выгнулся дугой и закричал губами, с ускользающей силой пытаясь отстраниться…
- Ну хватит издеваться, зубоскал… Откровенный садизм у нас не приветствуется… Да и кстати говоря, тебе еще на кухне убираться, не забудь… - ей явно не было дело ни до меня, ни до зубоскала, ни до кухни, она тоскливо смотрела, как зверь с наслаждением пускает кровь, медленно и осчастливлено, но и всё же на ее лице было какое-то туманное выражение забывчивости.
Не так, чтобы она очень сильно желала вспомнить это «что-то», но была бы не против вспомнить это сейчас…
- Конечно не приветствуется… Как и нежданные гости… А хорошее жаркое на обеденном столе приветствуется всегда!
Зверь нарочно обдал смрадом подгнивающих зубов, и плотоядно, больше изливая липких и густых слюней, чем собирая быстротечные ручейки крови просоленные и приперченные, методично слизывал их, прищелкивая при этом языком гурмана. По шеи высыпали мурашки, заставив передернуться всем телом. Вены переполнялись жаром. Я протестующе захрипел и клацнул зубами, запрокидывая голову назад. Руки уперлись ему в шею, сдавливая кадык, но, похоже, это не слишком-то беспокоило зверя, который вдобавок ко всему прочему сделал самостоятельные прокусы уже на моей шее, как это делают все жанровые вампиры. Я стиснул зубы, прикусив губу, и зажмурился. Когда не видишь, чувствуешь себя спокойней, почти, как страус с башкой в песке – я спрятался, значит, меня нет, а если меня нет, то ничего со мной не случится…
- Какая гадость! – возмутилась готка, стоя среди упавших пакетов, но не уходя.
- Это точно, – из-за спины показался макак, - это ооочень точно… я бы так не смог...
Он с нежностью посмотрел на шею готки, но та, заметив, его вожделение, резко пихнула локтем в желудок, заставив скрючится и отступить, и, собрав, пакеты, всё-таки вышла с кухни…
- И да, вот еще – вспомнила… Хотела спросить - это за чудо на разделочном столе?.. Оно откуда взялось, а, Зубоскал?...
Под аппетитное причмокивание и посасывание, я тихо отключился, выпуская из рук костлявые шерстистые запястья зверя, упав в темноту эха слов готки, так и не дождавшись ответа…
Кстати, садо-мазохистским слэшем потянуло! Нет?
Жду продолжения! Ваяй!
Катя.
- У вас аспирин есть?..
В кресле у самой двери сидела девушка-гот и, как охранник за ее спиной, неодобряюще фыркал зверь. Макак периодически выглядывал из-за его широкой спины, оценивая ситуацию, и снова прячась.
Тяжело звякнула цепь, я нагнулся и осмотрел ноге – к левой за связанное в нелепое подобие кольца куска арматуры была пристегнута цепь метра три, три с половиной в длину и диаметром приваренных друг к другу звеньев не менее 6 мм – конец цепи подходил к уже настоящему кольцу, вбитому прямо в стену. Да так хорошо вбитому, что она даже трещинами пошла…
У них нет аспирина… Вон и собака у них сдохла… Не кормили, небось… А если аспирин у них и есть, со мной они им не поделятся… Самих бы на цепь! Особенно вот ту немытую зверюгу…
Весьма короткий разговор, представляющий собой перекидку короткими фразами, привел к общему решению о том, что мне настоятельно следует остаться в этой комнате до приезда Петро, который обещался быть сегодня, ближе к вечеру. За ним и последнее слово, что со мной делать. Девушка-гот, оказавшаяся его сестрой, вникать в дела брата, тем более мои, не хотела. Равно как и признавать во мне того пиро, которого она так же остановила в «Калгари». Ей было и впрямь «плевать». Странные семейные отношения. Впрочем, не мне судить…
Девушка невпечатленно пожала плечами и вышла за дверь, пихая впереди себя зеленушную макаку, которую, как оказалось, звали Тод и был он не макакой, а лягушкой – пойди пойми этих мутантов!
- Значит, околеешь, - и закрыла за собой дверь.
- НУ? – взмахнув руками и сложив их на груди, я неловко остановился перед бурнастым зверем, представленным как Саблезуб.
Одного его вида было вполне предостаточно, чтобы любые мысли как о нападении, так и побеге, самоликвидировались.
- Ну могу принести тебе бинты, руки перебинтуешь, - зверь почесал затылок и дернул плечом мало интересуясь моим бедственным положением.
- Да у меня ожоги! Жар! Понимаешь??? У меня температура уже по сорок, наверное… - я едва не запрыгал на месте, не соображая уже, как вдолбить в тупую голову гиганта, что бинтиком мне не обойтись.
- Могу градусник принести, - непроницаемо отозвался зверь.
- Издеваешься, да?..
- Могу и померить, - уголки губ саркастично дернулись, но шутки я не заценил.
- Нет уж, это я как-нибудь сам… еще умею… Мееееерить, - я скорчил рожу, передразнивая, но уже не злясь.
Усталость оказалась сильнее бесполезного обмена фразами с тугодумом великаном. Это не слабость воли – скорее ее нейтральность. Нулевая заряженность – тонкий баланс между плюсом и минусом…
- Как знаешь. Тогда сиди здесь, - ни собственная ирония, ни моя поддевка его не тронула, - вода есть в кувшине. Можешь попить или умыться. Балкон открыт. Можешь прогуляться – время до вечера много. Сбежать решишь – ноги переломаю. Понятно?
Красноречиво. Но мало логично.
Я мрачно кивнул. Никуда я не побегу при любом раскладе, и цепь здесь излишне. Мне попусту некуда бежать.
Дверь закрылась с той стороны, в замочной скважине заворочался ключ.
Супер!
Вот я и в гостях!..
С вернувшейся слабостью и ознобом, я пробренчал своим ржавеющим грузом по комнате, и уселся снова на кровать. Кожа нестерпимо чесалась и горела. Ну если я всё равно заперт и до вечера сюда вряд ли кто сунется – могу раздеться – хоть болеть не так будет – да и, может, подживать быстрее станет – за эти четыре часа я больше, чем на треть восстановился, что безусловно говорит о моем высоком потенциале. Я улыбнулся, скидывая светло-бирюзовую рубашку. Осмотрел себя – хорош! Не то слово! И впрямь какая-та копченая порося. На вертел и можно к обеду успеть!.. Жрать всё-таки хотелось. Я скомкал рубашку и, швырнув на стул, после чего с чувством выполненного долга вышел на указанный зверем балкон, расшторивая и без того светлую тюль. Солнце ушло за облака, и я мог спокойно постоять под прохладными дуновениями ветерка. Ха-ха! А голый мужик на балконе – это прикольно!.. Эй! Смотрите-ка бомж-зомби на балконе!!! Я помялся. Пол был холодный. А в горшках с цитрусами земля сухой. Полили бы его, а то не видать им апельсинчиков, лимончиков – или что тут так квело цветет. Нет, конечно, безумно красиво, была бы на то моя воля – здесь бы остался – навсегда!.. Не с Петро, конечно - один… Потом бы сестру забрал… И…
«Жили оно долго и счастливо». Я усмехнулся без энтузиазма, взял табурет и уселся на него, положив подпорку локтей на деревянные лакированные перила.
Озеро рябило медно-золотым налетом, отражаясь резью в глазах, ветер трепал волосы и обдувал растрескавшиеся губы, солнце слабо припекало из-за облаков, и меня утягивало в сон. Одна рука соскользнула и тряпично повисла, маятником качаясь из стороны в сторону, подбородок давно лежал на перилах, а я всё нюхал прогретое ароматное дерево… Сосна?..
Они казались высокими, почти до небес, только по воде можно было ходить, скользить, как на водных лыжах, можно было летать и падать в невесомости, опускаться на дно и дышать ртом, подниматься в небо и стремиться за стаей уходящих за закатным солнцем облаков. Иногда мне всё-таки снились ничего не значащие сны – в них не было сюжета, смысла, предзнаменования, страхов или агрессии – они были пусты, сохраняя лишь внешнюю оболочку картинки – чем-то сходное с документальным кино, только от первого лица. Я всё воспринимал и как только переводил взгляд на что-то другое, забывал предыдущее. Пассивное восприятие картинки и звуков. Я слышал даже трели кузнечиков, пение птиц - оно доносилось совсем близко, рядом, будто бы я и впрямь гулял по лесу, и только ветер, поднявший меня на десяток метров на их кронами, звал обратно, хватаясь и удерживая невидимыми вихрями запястья рук, щиколотки ног: «здесь, здесь, здесь» - он не кричал, не торжествовал, он указывал, шептал, просил, скручивался змеиными кольцами, обволакивая дымкой прохлады, вызывающей легкие судороги в груди, и нашептывал на ухо, как касание беличьей кисточки: «он здесь, здесь, здесь». Беспрепятственно проникал глубже с новым вдохом, пронизывая и растекаясь прозрачными потоками, играя, как на струнах, на каждом волокне мышцы, каждом кровеносном сосуде, каждом отростке нерва, передавая шум и вибрацию дальше, распространяясь на всё тело, он оплетал невидимой паутиной мешки легких и с выдохом я шептал губами его голос, сливался с ним, вторил ему, говорил вместо него: «здесь, здесь, здесь, он здесь».
«Встречай меня»… Как последний выдох, по-настоящему громкий и шумный. Больше не просьба – призыв, побуждающий развеять царство грез и поднять голову, встать и поприветствовать ЕГО…
- Нееееет, - я зевал, продирая слипшиеся ресницы, еще не избавившись от водянистой пеленой перед глазами.
Озеро виделось мне большим пятном синьки через призму натянутого на глаза полиэтиленового пакета, лес рябил неяркими зеленоватыми оттенками, берег сливался то ли с озером, то ли с лесом, но именно на этой мутной границе я различал быстро движущуюся в сторону коттеджа белую легковую машину. Она летела серебряной стрелой на большой скорости на границе синевы озера и черного изумруда леса.
«Встречай меня»…
Ветер ударил в лицо хвойным ароматом и морского бриза, с едва уловимым, мимолетным запахом озона, сладковатым привкусом яблок, чуть горьковатого мандарина, лайма, зеленых трав, свежести мяты и терпкости бергамота. Один взмах, один порыв и ветер, разбившись о балконные стекла, змейкой смерча устремился в небо, утягивая за собой полы тюли, срывая и перекручивая вихрем лепестки зацветающего лимона и апельсина в изящных керамических горшках по правую и левую руку от меня.
- А? – я резко вскинул голову вверх, часто заморгав, и шире раскрывая сонные глаза, стараясь не упустить и надолго запечатлеть этот сказочный миг, преодолевший грань закатного сна.
Бесспорно новенький сверкающий, угловатый и ассиметричный с боков, при том сохранивший аэродинамичную форму, кабриолет цвета серебристого металлика, или как его бы хвастливо назвали Снежная Королева, бесшумно подкатил к дому, выбрасывая из-под колес волну пыли и мелких камушков, развернувшись перед лестницей. Из него шустро выпрыгнул белобрысый молодой человек и, невесомо проскользив вверх по каменной лестнице, зашел в дом… Впрочем, может, он и впрямь не касался земли…
- А я-то чего сижу?!! – ошеломленно спросил я себя, сорвавшись со стула, одним прыжком оказался в комнате, добежал до кровати и остановился, как вкопанный.
И куда я так понесся? Дверь может открыть только сам Петро, докторскую одежонку, пропитанный кровью и сукровицей горелой кожи я точно одевать не стану, а предстать перед ним копченным зомби еще хуже… Вот тебе и раз, я растерянно присел на покрывало – куда не кинь везде клин. Да, не получится у нас с ним розово-ромашковой встречи… Всё у меня, как не у людей…
Я харкнул на пол и почувствовал раздражение, постепенно переходящее в злость…
- Отвали, вееедьма! – проблеяв, Петро перегнулся через перила второго этажа и героически показал ей «фак», не выпуская ключа из руки.
Ванда с реакцией дикой кошки вскочила с дивана, в то время как Тод сидевший до этого на противоположном конце и обдирающий от неразделенной любви подлокотник, спрятался за него спинкой, и сделала виртуальную попытку захвата горла Петро, выбросив вперед с вверх в сторону брата руку, но парень быстро отскочил от перил, и она передумала, мрачным голосом глумливо буркнув:
- Ну щас ты попадешь под раздачу… братец…
Ключ торопливо завертелся в замке, не сразу попав в нужные пазы, и скоро довольный собой и удачно проведенным днем, Петро так же быстро остепенившись и подобравшись для пущей солидности момента вошел в комнату, а вместе с ним и следующий по пятам друг ветер, сквозняком захлопывая дверь, и в каком-то понятным только Петро танце, закружившись юзом вокруг него.
- Эй, эй, кыш, кыш, давай-ка отсюда! Хватит! Надуешь… - забыв о намерении выглядеть по-взрослому статно, выронив ключ, прыгая и на месте, крутясь и отмахиваясь освободившейся рукой, как от роя пчел, вскрикивал Петро, одновременно показывая, что ветру надо бы вылететь через незапертый балкон, а не путаться около него.
- Чего-нибудь… - закончил он предложение затягиванием фраз, потому, что немеющий язык стал прилипать к небу.
Он поставил бокалы, не уронивших ни единой капли, на столик перед зеркалом, и двинулся вперед, всматриваясь и не веря сужающимся зрачкам.
Без его дополнительных команд, ветер раскрутился в ленточную волну и сам нашел выход, лишь чуть приподняв шторы у самого окна.
Петро с растущим ужасом заметил силуэт, свободно опустивший руки вниз и равнодушно смотрящий в окно. От середины комнаты тянулась длинная собачья цепь, кольцо которой был чуть пониже живописной пейзажной картинки...
- Да… как… вы… пос-ме-ли!!! – он уперся ногой в стену и рывками начал тащить кольцо, но вместо этого упала только картина с пейзажем, разбившись прямо у него под ногами…
- Ну вот… красивую картину… ИЗ-ЗА ВАС!!!
- КАРТИНУ?!! – массивный стальной питон со скоростью атакующей анаконды, ударил звеньями колец по буковому полу, и развернувшийся к нему лицом Пир с бешенством полуночного зверя, метнулся в сторону Петро, забывая про предел собственных сил.
- ПОЛ!!! ЭТО ЖЕ ЯСЕНЬ!!!
Петро застонал, укусив костяшки тонких пальцев, но Пир, одним махом перескочив через кровать, ловким движением ковбоя, накинул ему на шею часть цепи. Единственное, что Петро успел – так это просунуть руку, прежде чем петля затянулась, прижимая запястье к шее.
- Ясень, значит?.. Ты на меня посмотри лучше, – тяжело прохрипел Джон, рывком дернув Петро к себе, с размеренным бездушием, будто и впрямь вознамерился его задушить, разводя руки с намотанными концами цепи в разные стороны, так что у светловолосого глаза выкатились, а дыхание превратилось в едва различимый свист, - или боишься свой костюмчик испачкать? А? Чей, ну чей же он, какого модного модельера?.. – пальцами одной руки стягивающую до синяков на запястье и шее цепь не удалось оттянуть ни на миллиметр, - «Гучи»? «Готье»? «Кавали»? А, может, «Дольче с Габаной» или «Прада»?..
Ладонь легла пониже грудины, там, где расходятся ребра, но вместо прикосновения пальцев, последовал короткий резкий удар. Настолько ошеломляющий и сильный, будто отпустили конец растянутой тугой пружины. Пир не успел дыхание перевести, как его отбросило назад на несколько метров, перекинув через кровать и швырнув спиной на пол…
Уже с бокалами в руке, Петро грациозно прыгнул на кровать, в два шага пересек ее, и элегантно уселся на край, свесив стройные длинные ноги. Бокалы он предусмотрительно поставил на прикроватный комод.
- И что тебе «Прада» сделал? – его голос был начисто лишен стали, даже там, где ей следовало было блеснуть, он умиротворенно улыбнулся, - Но если тебе и впрямь интересно, то это Роберто Кавали…
Петро был в узких черных брюках с широким кожаным поясом, выгодно подчеркивающим его тонкую талию и плоский живот, застегнутой на несколько нижних пуговиц белой блузе со светло коричневой вставкой снизу, сверху была накинута такая же легкая шелковистая блуза, того же светло-коричневого цвета, что и нижняя оторочка белой блузы, а на шее дрожал от ветра развязанный короткий черный шарфик.
- И дом этот новый. Пол тоже, если это может быть интересно, - он потрогал пальцами ног мой живот, играя на его взбугрившихся мышцах, на клавишах пианино.
Действительно, новый… НОВЫЙ!!! Какой же идиот!... Ему же нет…
И всё не так, Бобби… Совсем не так…
Я расслабил шею и спину, улыбнулся неуловимому, ярко и нечетко промелькнувшему в голове, вдруг расхохотавшись на свой собственный ужас понимания. Кашляя, задыхаясь, дрожа всем телом от накатившей истерики, кусая губы, удерживая стон и вой, чувствуя, что не могу остановиться, в горле пульсировал сгусток крови, но глаза почему-то оставались сухими…
Но это только малость, неприметная крупинка времени, упавшая на дно песочных часов – она выскользнула из верхней их части, пролетела, упала – и новые сотни крупинок-моментов выскользнули из устья, чтобы упасть и сменится непохожими близнецами…
- Кстати, у тебя аспирин есть?.. – будто поперхнувшись, я отдернул себя до того, как эмоции превратились в слова, опять вспомнив про крохотную белую пуговичку счастья и покоя.
- А, представь себе, есть, - купоросные глаза загорелись ярче, лицо Петро изобразило еще большую дружелюбность, улыбка растянула губы, как у клоуна, и он извлек из кармана черных брючек лист аспирина.
- Оооо, - это был стон умирающего от жажды в знойной пустыне.
- ДАЙ! – в глазах появилась осознанность интереса и неутолимого желания выжить.
Я рванулся за поднятым в руке листком, которым Петро помахал в воздухе, но тут же получил удар пяткой в грудь. Стиснул зубы, оперся на локти, не дав себе опуститься ниже, и уже холодно сверкнул янтарем оскорбленных глазам в знак того, что играть со мной становится всё опаснее…
- Ты сейчас, как загнанная лошадка, дашь тебе озеро – озеро выпьешь, - поглядывая за моей реакцией, он методично ровными полосками надрывал упаковку, высвобождая в ладонь рыхлые белые таблетки, - Есть мнение, лично мое мнение, что тебе с дозировкой спешить не стоит… - Петро оценивающе осмотрел меня, - Да и озеро в тебя не поместится…
Могло бы показаться, что он издевался, однако я был настроен на восприятие действия, а не слов. Ими меня было не уязвить, не рассмешить – меня нельзя было заставить слушать… Подчиняться?..
«Джон, Джон мертв!.. Джон, Джон, скажи, где ты сейчас покоишься? С Миром ли?.. Джон, Джон, мой славный Джон…» - клокотало в приступе безудержного хохота под сердцем.
Блок, блок, блок – один, другой, третий, пока вся гениальность функций человеческого сознания не сведется к примитивности настоящего – здесь, сейчас – не отработает должные реакции на них, а всё остальное – это запрет. Это та глубина, в которую нырнув не подняться на поверхность, даже взгляд в нее разрушает… меня…
Ноги соскользнули с живота, отыграв целую композицию, раздвинулись, уперевшись мысками в ясеневый пол справа и слева от меня.
- Не жмись, кидай еще, - легким скользящим движением, обвивая, я провел руками с внутренней стороны лодыжек под колено, перехватив, сжав, там мышцы.
Петро качнул головой.
- Ты не пес, чтобы тебе кидать, - он не мог прочитать мои мысли о летающей тарелке, - садись и возьми сколько нужно, - игра балансировала на грани суровости, - он взял оба бокала с прозрачным рубиновым вином и, держа за ножку, протянул один мне, - ну а это тебе точно понравится. Это «Jaboulet Vercherre Beaujolais Nouveau», оно фруктовое, молодое и очень освежающее… - и говорил-то он вкусно, кивнув мне в знак того, что уже можно пробовать.
Он покрутил бокал, держа его за поставку, и, когда нос удостоверился в идеальности его вкуса, поднял аристократическим движением, сделал небольшой глоток, и одна капелька сладко выскользнула из уголка рта, которую он слизнул, как сладко-горький гречишный мед.
Ну не мог я злиться. На него. Не получалось. Ему дозволено играть, возможно даже ему одному... Он сам, как идеальный коктейль теплого парного молока юности и нежности с парализующей глотку кусочками колотого льда из вод северной реки. Незаметно заглянувший ветер кружился поверху, облюбовав люстру. От него веяло приятной прохладой. Я отстранился, принимая бокал, сделал несколько глотков, и попытался понять вкус и все его оттенки, о которых так любят размышлять сомелье, но кроме жжения и жара, охватившего пустой желудок, ничего не почувствовал, сделал еще несколько глотков, пока бокал не опустел. Петро с кисловатой примесью сожаления улыбался, неторопливо побалтывая вино в бокале. Ох уж эта аристократия!..
- Лучше б ты закусь принес…
Упираясь руками в кровать между ног Петро, я поднялся, дотянулся до комода и поставил бокал. Ладонь вдавила, спрятав от голода, горстку рассыпанных по кровати таблеток. Огонь возвращался к глазам, освещая фарфорово-белое лицо Петро мягкими тенями пламени. Ухмылка раздирала рот, корки на губах опять лопнули, и к послевкусию вина добавился алюминиевый привкус крови. Но для меня это было незначимым – я хотел Петро и этого было достаточно…
Две части с разным настроением. Противоположным.
Но обе хороши!
Спасибо!
Катенок.
Супер!
Ждем новых рассказов.